«Зло? — Баоджиан горько рассмеялся. — На Тшае это слово не имеет смысла. События поворачиваются то так, то эдак. Человек, руководствующийся в своем поведении системой ценностей, не изменяющейся мгновенно вместе с ситуацией, очень быстро перестает существовать — или становится юродивым, как фунг. А теперь разрешите показать вам вашу каюту — мы отправляемся сейчас же. За ночь я хочу проехать как можно дальше, пока не вернулись зеленые часчи. Из-за вас у меня остался только один следопыт».
5
Рейту, Тразу и Аначо отвели каюты на одной из подвод-бараков. В каюте висел гамак и стоял небольшой шкафчик. Подвода жриц-монахинь ехала впереди, за четырьмя фургонами. Всю ночь она переваливалась на огромных колесах — темная, без проблеска света.
Рейт не сумел изобрести сколько-нибудь приемлемый план освобождения девушки и улегся в гамак. Гипнотическое покачивание фургона усыпило его почти мгновенно.
Когда рассвет растворил ночную мглу, караван остановился. Пассажиры и работники выстроились в очередь у продовольственного фургона. Каждому выдали лепешку с горкой перченого мяса и кружку пива. Порывами налетал клочковатый, низко стелющийся туман. Приглушенно-сиротливые шумы каравана подчеркивали необъятную тишину степи. Цвета исчезли: оставались только иссиня-серое небо, монотонная пыльно-бурая степь и водянисто-молочный туман. Дом на подводе не проявлял признаков жизни — жрицы не показывались, Розу Катта не выпускали на зарешеченную палубу.
Рейт отыскал вожатого: «Далеко ли до семинарии? Когда мы доедем?»
Баоджиан поразмышлял, прожевывая кусок лепешки: «Сегодня сделаем привал на бугре Слюга. Еще один день до станции Затно. На следующее утро будет развилка — дорога на Фазм. Не так уж скоро. Недаром жрицы боятся опоздать на торжества».
«В чем заключаются торжества? Как справляют обряды?»
Вожатый пожал плечами: «Слухами земля полнится. Жрицы-монахини ненавидят мужчин с неестественным ожесточением и держатся обособленно. Их страстное отвержение распространяется на все обычные отношения полов, в том числе на женщин, стимулирующих эротические побуждения. Торжества, по всей видимости, высвобождают напряжения, вызванные столь интенсивными эмоциями. Говорят, во время торжеств монахини впадают в неистовство».
«Значит, два с половиной дня?»
«Два с половиной дня до Фазмского перекрестка».
Степной караван двигался параллельно южной гряде холмов, то высоко вздымавшихся, то опускавшихся. Время от времени холмы разделялись расселинами и ущельями. Местами встречались поросли кустарника, рощицы чахлых деревьев. Переводя сканоскоп из стороны в сторону, Рейт изредка различал в тенях очертания существ, следивших за караваном — по его предположению, фунгов, а может быть и пнуме.
Основное внимание Рейта привлекал дом на подводе. В течение дня в нем не было никакого движения, а ночью можно было видеть лишь тусклые отблески ламп. Иногда Рейт спрыгивал с высокого фургона, чтобы пройтись рядом с караваном. Всякий раз, когда он приближался к дому-подводе, канонир, стоявший на самоходной платформе, проворно поворачивал орудие в его сторону. Баоджиан, по-видимому, распорядился, чтобы жриц-монахинь оберегали от любых попыток вмешательства.
Аначо старался отвлечь Рейта: «К чему тревожиться из-за женщины? Ты даже не удостоил взглядом три партии рабов на головных подводах. Повсюду люди живут и умирают — тебя это не волнует. Беспокоишься ли ты о несчастных, погибающих в мучениях на забаву древним часчам? Как насчет каннибалов-кочевников, перегоняющих людей по равнинам центрального Кислована — так, как другие племена пасут стада жирблюдов? А дирдиры и дирдирмены в темницах синих часчей? Тебе до них нет дела, тебе пустили в глаза пыльцу с крыльев бабочки, ты заворожен вертихвосткой и ее нелепыми невзгодами!»
Рейт изобразил неубедительную улыбку: «Одному не исправить этот мир. Но я положу начало, предотвратив ритуальные издевательства над девушкой… если смогу».
Часом позже Траз выдвинул сходные возражения: «Ты забыл о космическом боте? Отказался от своих планов? Тех, кто вмешивается в дела монахинь, убивают — или калечат».
Рейт терпеливо кивал, признавая справедливость замечаний, но уговорить себя не позволял.
К концу второго дня склоны холмов стали каменистыми и обрывистыми. Местами над степью угрожающе высились утесы.
К заходу солнца вереница фургонов достигла станции Затно с небольшим постоялым двором, выдолбленным в основании утеса. Здесь с нескольких подвод сняли упаковки с товарами, а взамен погрузили партии горного хрусталя и малахитовых плит. Баоджиан подогнал фургоны под самый утес и направил самоходные орудия на степь. Проходя мимо подводы монахинь, Рейт остановился, пораженный донесшимся изнутри низким стоном, похожим на мучительный зов в тяжелом сне. Траз почти панически схватил его за руку: «Ты что, не видишь? За каждым твоим шагом следят! Вожатый только и ждет, чтобы ты нарушил правила!»