Лучшим утешением Рейта была Роза Катта, хотя и она весьма озадачивала его. Рейт не мог разобраться в ее настроениях. Во время длительного переезда в караване она пребывала в состоянии уныния, безразличия и даже высокомерия. Теперь она отвечала ему нежной привязанностью, временами, пожалуй, рассеянной. Рейт находил ее более притягательной, чем когда-либо, источником сотен прелестных неожиданностей. Тем не менее, она непрерывно грустила. «Тоска по дому», — решил Рейт; наверняка она мечтала вернуться в Катт. Занятый дюжиной других дел, Рейт продолжал откладывать тот день, когда ему волей-неволей пришлось бы считаться с желаниями томящейся на чужбине любовницы.
Через некоторое время Рейту стало известно, что три освобожденных часчмена не были гражданами Татише, а происходили из Саабы, города на юге. Однажды вечером, в трактирном зале, они стали выговаривать Рейту за его, как они выражались, «экстравагантные амбиции»: «Пытаясь подражать высшим расам, вы плохо кончите! Недолюди неспособны к цивилизованной жизни».
«Вы не знаете, о чем говорите», — отвечал Рейт; его забавила их убежденность.
«Конечно, знаем — разве мы не часчмены, личинки синих часчей? Кому еще знать, как не нам?»
«Любой человек, хоть немного разбирающийся в биологии, может объяснить, почему вы заблуждаетесь».
Часчмены раздраженно жестикулировали: «Вы недочеловек, и поэтому завидуете расе, опередившей вас в развитии».
Рейт настаивал: «В Татише я видел покойницкую — или «дом мертвых» — не знаю, как вы называете это заведение. Видел, как синие часчи разрубили череп умершего часчмена и посадили в холодный мозг детеныша синего часча. Вас водят за нос, надувают, чтобы воспитать смирение с рабством. Дирдиры, несомненно, применяют сходные методы, хотя не думаю, чтобы дирдирмены надеялись на окончательное превращение в своих хозяев, — он повернулся к Аначо, сидевшему напротив. — Не так ли?»
Аначо ответил слегка дрожащим от волнения голосом: «Дирдирмены не ожидают превратиться в дирдиров, это предрассудок. Дирдиры — Солнце, мы — Тень. Обе расы вылупились из Первородного Яйца. Дирдиры — высшая форма космической жизни. Дирдирмены могут только имитировать ее, что мы и делаем с гордостью. Ибо какая еще раса покрыла себя такой славой, достигла такого величия?»
«Человеческая раса», — обронил Рейт.
Лицо Аначо презрительно скривилось: «Где? В Катте? Праздные сибариты, страждущие забвения! Меррибы? Бродячие ремесленники. Никто на Тшае не сравнится с дирдирами».
«Неправда! Нет! Не так! — одновременно завопили три часчмена. — Недолюди — отбросы, отщепенцы, отколовшиеся от часчменов. Теперь часть их потомков — иждивенцы дирдиров. На самом деле люди происходят из Зоора, первого мира часчей».
Аначо с отвращением отвернулся. Рейт сказал: «Это не так, хотя я не ожидаю, что вы мне поверите. И часчмены, и дирдирмены ошибаются».
Дирдирмен Аначо произнес искусственно обыденным тоном: «Ты говоришь с непонятной уверенностью. Объясни подробнее, что ты имеешь в виду — просвети нас, если можешь».
«Могу, — отвечал Рейт, — но в данный момент не желаю».
«Почему же нет? — приставал Аначо. — Нам всем полезно будет поучиться».
«Тебе хорошо известны факты — не хуже, чем мне. Делай выводы».
«Какие факты? — не выдержали часчмены. — Какие выводы?»
«Неужели не ясно? Часчмены находятся в рабстве точно так же, как и дирдирмены. Люди биологически несовместимы с обеими расами, несовместимы они и с ванхами, и с пнуме. То, что люди не образовались на Тшае, не подлежит сомнению. Вывод: их привезли сюда, как рабов, давным-давно, с планеты людей».
Часчмены только хмыкали. Аначо поднял глаза, изучая потолок. Несколько жителей Перы, сидевшие за столами, вздохнули в замешательстве.
Начинало темнеть. Разговор затянулся, перешел в возбужденную перепалку. Часчмены отошли в угол трактира и стали спорить — двое с одним.
На следующий день три часчмена отправились в Татише — по случайному совпадению, на подводе Эмминка. Рейт наблюдал за их отъездом с недобрым предчувствием. Он не сомневался, что часчмены отчитаются перед хозяевами о его действиях и радикальных взглядах, и что синим часчам эти действия и взгляды придутся не по нутру. Существование Рейта чрезвычайно усложнилось. Будущее представлялось трудным и туманным, даже зловещим. Он снова подумал, что безопаснее было бы удалиться в дикую степь, не теряя времени. Но перспектива бродяжничества все еще отталкивала его.