— У тебя дети-то есть? — спросила Анечка, очень внимательно прослушав мое новое творение.
— А при чем тут дети?
— Ну, я подумала, раз ты так хорошо знаешь сказки, значит, у тебя должен быть ребенок. Ты ведь замужем?
— Да.
— И давно?
— С конца июня.
— А-а… Тогда у тебя все еще впереди. Только ты знаешь, Надь, это ведь не детское стихотворение. Я уже десять лет воспитателем в саду работаю. И точно тебе говорю — дети этого не воспримут.
— А я и не говорю, что оно детское. Я для…
— Это вообще — мандельштамп, — встрял в разговор наш сосед по столу Виктор. — Ну что это такое: «кулачок голубой». Любишь небось Мандельштама, а? Ну, признайся честно! «На бледно-голубой эмали…» и так далее…
Виктор был начитан и надменен, как и большинство наших однокурсников, и тоже любил порассуждать о «так называемой женской поэзии», которая просто по определению вторична. И, как и все мы, питал болезненную страсть к звучным словам. Он и в разговор-то влез не иначе как за тем, чтобы свой «мандельштамп» реализовать. Более того, я уверена, что этот самый «мандельштамп» был не экспромтом, а домашней заготовкой.
— Ну и что теперь? Вообще нельзя использовать слово «голубой»? — поинтересовалась я.
Виктор скорчил брезгливую гримасу и отвернулся.
— Не обращай внимания, — утешила Анечка. — Кстати, о детях. Ты вообще-то собираешься?
— Нет пока. Надо бы доучиться.
— Чепуха. Одно другому не мешает. С детьми знаешь как весело! Уж поверь моему опыту.
— Догадываюсь, что весело, вот только…
— Да это ты просто рожать боишься! — сказала Анечка уверенно. — А в этом ничего страшного нет. У меня вот уже двое, и — ничего. И совсем это не так больно, как принято думать.
— Да не боюсь я, честное слово, не боюсь! Просто я еще как-то не думала об этом.
— Ну а муж?
А что муж? По-моему, ему это вообще без разницы.
— Странно… А мой уже третьего просит. Он детей знаешь как любит! И от десяти бы не отказался, пожалуй.
— Что ж… Значит, тебе повезло, — ответила я, а сама с ужасом подумала: «А вдруг я действительно забеременею? Что тогда делать?» Мне стало как-то неуютно. Возможная беременность исключала скорый развод и смену работы.
Как же я могла не думать об этом! Эх, Слава, Слава! Ты парализовал все мои мысли до одной. Ты погрузил меня в мир привидений, и я позабыла о реальности. Я перестала воспринимать реальность. Я совершенно не вспоминала о своей новоиспеченной семье. А ведь так называемый супружеский долг приходилось исполнять регулярно. Это было неприятно, но вполне терпимо. Просто старалась об этом не задумываться. Германа боялась обидеть опять же. Что-то будет со мной?
С этого момента твердо решила — больше ни за что!
А через пару недель, когда уже перестала подпускать к себе мужа под разными предлогами и наша супружеская постель стала так холодна, что в ней можно было хранить скоропортящиеся продукты, все-таки обнаружила, что я уже на втором месяце…
— Поэты! Бойтесь пророчить сами себе! — говорил с кафедры Евгений Рейн, легендарная личность, друг Бродского, один из самых почитаемых литинститутских мастеров, и его косматые брови сходились в черную мрачную чаечку. — Пушкин описал дуэль Онегина с Ленским и погиб на дуэли! Лермонтов описал дуэль Печорина с Грушницким и погиб на дуэли! Я уже не говорю про Есенина и Маяковского! Никогда не пишите о самоубийстве, это может плохо кончиться!
И от слов грозного, грузного Рейна мурашки разбегались по спине, я уже напророчила себе ледяной дворец и замерзла у входа в это загадочное здание, которое прячет от меня Славу, которое мне больше недоступно. И жизнь — не сказка, она не имеет… Я глупая. Я просто очень глупая и все-то в этой жизни делаю неправильно, у меня все не по-людски, ну зачем я с ним окончательно рассорилась, зачем меня понесло замуж? Пережила же, пересидела и Татьяну-первую, и Татьяну-вторую, может статься, пережила бы и Лору, но вот теперь опоздала, окончательно опоздала — запрусь дома, буду воспитывать детей и варить борщи, те самые, которые так любит Слава и так не любит Герман, и приближусь к нарисованному' Славой женскому идеалу домохозяйки и матери. Но только не с ним, только не для него. И постараюсь полюбить своего Германа. Он ведь не плохой, правда, не плохой. Просто немного скучный и немного равнодушный. Интересно, кто у меня родится, мальчик или девочка? Впрочем, какая разница. Это абсолютно безразлично. Теперь все — безразлично. Опять не получилось этого долгожданного, невозможного, абсолютно невозможного чуда, жизнь — не сказка, она не имеет… Поздравляю, Надежда Александровна, вы совершенно не приспособлены к окружающему вас взрослому миру…