Влад дал ответ суховато.
– Мы тут всё знаем про ТБЦ, – сказал Семен примирительно. – Хоть диссертацию пиши… – Он повернулся к Эмме. – Ты какое лето тут сидишь? Четвертое? А я седьмое. Хроники! Как же не выучить всю эту науку?
– А я только попал, – горестно признался Влад Гордин. – Неделю назад я про это даже не слышал ничего… – Его вдруг потянуло рассказать случайному Семену и этой рыжей про военкомат, про рентгенолога в диспансере и как он за ручку двери не хотел браться голыми пальцами, чтоб не прихватить заразу. Они как-никак – свои, поймут с полуслова.
– Вам стрептомицин надо, – с большой уверенностью сказал Семен Быковский, – вы свежий. А стрептомицина у нас тут даже не видали, его только в Кремлевке колют всем подряд.
– От него нагрузка на сердце, – заметила Эмма.
– Да, или на ухо, – сказал Семен. – Но у нас его все равно нет, так что и беспокоиться нечего.
– Нам совсем, что ли, не дают? – уточнил Влад, проводя жирную черту между обитателями профсоюзного кавказского санатория и небожителями из кремлевских лечебниц. – Только им?
– Это потому, что они партвзносы платят каждый месяц, – назидательно объяснил Семен. – И уже на эти партвзносы Кремлевка покупает в Америке стрептомицин… Вы платите партвзносы?
– Да я беспартийный, – ответил Влад.
– Ну вот видите! – подвел итог Семен Быковский, и рыжая Эмма усмехнулась своими розовыми губами. – Беспартийный, к Кремлевке не имеете никакого отношения. Какой же тут, спрашивается в задачнике, стрептомицин? С какой это такой радости? Вон, наша Эмма сознательная комсомолка, а ей тоже ничего такого не полагается американского. Нас лечат горным воздухом и усиленным питанием. Воздух – неограниченно, и это хорошо… Вы пообедали?
– Не успел, – сказал Влад. – Оформлялся.
– В обед дают дополнительную тарелку супа, кто попросит, – пояснил Семен. – Или даже две. У нас тут есть один гаврик, так он каждый день сжирает по три тарелки супа. Думает, ведро супа заменяет один укол стрептомицина… Ну да завтра сами увидите.
– Может, сходим в «стекляшку»? – предложила Эмма. – Съедим по нормальному чебуреку.
– У меня коньяк есть, – сказал Влад Гордин. – Армянский. Я негру предлагал, а он не хочет.
– Боится он, – вздохнула Эмма. – Как это они там революцию устроили, никак не пойму.
– Так и устроили, – безмятежно отозвался Семен Быковский. – Не все же, как он. Фиделю Кастро налить – он бы обязательно хряпнул.
– Он бы – да! – не раздумывая, согласилась рыжая Эмма. Было заметно, что она, скорее всего, не отказалась бы выпить по рюмке с бородатым вождем кубинской революции.
– Но с другой стороны, – продолжал Семен, – как наши русаки – тоже не все на свете. Кто-то сказал из великих: «Русскому солдату сухарь дай – он до Берлина добежит»… Эмма, зови вон Валю да пошли в «стекляшку»!
Пока Эмма ловила промелькнувшую в толпе Валю Чижову, Влад наклонился поближе к Семену Быковскому и спросил как о тайном:
– Тут вылечиться можно? Выходит отсюда кто-нибудь?
– На своих двоих, вы имеете в виду? – Семен откинулся на спинку скамейки, глядел пыльно. – Выходят. А на следующий год возвращаются. И опять, и снова. Хроника. Мы привыкли, и вы привыкнете: это наша жизнь.
А бывает ведь намного хуже… У вас, между прочим, с вашей туберкуломой, есть шанс – один из тысячи. У меня его нет.К «стекляшке», расположенной за турбазой, на берегу юркого ручья, вела нахоженная тропинка; заведение, стоявшее на отшибе, пользовалось популярностью. В самом поселке работала еще и грустная столовка, где и в полдень было сумрачно, да распивочный буфет с разливным портвейном и заскорузлыми пирожками, да кафе «Минутка», при ознакомительном взгляде на которое человека поражала депрессия и клейкая хандра. Ни одна из этих точек общепита не могла выстоять против модерной «стекляшки» с ее никелированной стойкой и белыми пластмассовыми стульями. Кроме того, вид быстротекущей воды за обзорными окнами примирял иных посетителей с тяготами жизни: они со вздохом проглатывали свой стакан, качали головами и разводили руками в знак бессилия перед судьбой.
Владу Гордину на исходе этого дико прожитого дня здесь понравилось. Этого дня да еще почти что недели, отчеркнувшей его от нормальной привычной жизни, от Москвы и от Камчатки, где он в этот час должен был неизбежно, казалось бы, находиться среди сопок. Вместо всего этого он оказался здесь, на берегу кавказского ручья; это не укладывалось в голове. Но при виде сосредоточенно выпивающих за столиками почти истерическое «не может этого быть!», бившееся во взбаламученной душе Влада, уступало место осознанному и тяжкому «может, может…». И в окружении новых знакомых отчаяние перед неизбежной и скорой туберкулезной смертью понемногу рассеивалось. Живут же тут люди, в санатории, и ни в чем себе, как видно, не отказывают! День да ночь – сутки прочь. И в «стекляшку» ходят.