Облака над Холлбруком. Они и раньше здесь не задерживались, как и благие вести. Никто из жителей края не знал, ибо такой угол обзора был им неведом, не предписан по праву рождения, но с высоты птичьего полета, Холлбрук больше всего походил на лицо безобразной старухи, да, к тому же, скривившееся в гаденькой ухмылке... или на печеное яблоко, - кому как ближе. Все дело было в реках и ручейках - разветвлениях их русел, отмежевывающих холмы от лесов и равнин. Разом они складывались в обширную карту морщин, которые и в единичном-то экземпляре редко кому к лицу, а уж в таком количестве... В общем, не приходилось удивляться от чего бегут облака. Еще были дороги - они с ручейками заодно - два сапога пара. Прямо как те, что топтали Старый тракт. Сегодня и всегда. Взад-вперед, взад-вперед и так до смертной грани.
"А тучи-то как быстро сбегают, ну прямо молоко: вот оно даже и не думает закипать, но стоит отвернуться на краткий миг и... вот уже сбежало!" - помнится, так думал мельник, когда поутру, вышел кормить кур. Его слепой пес забился в будку, куда подальше от старой мельницы: они и в лучшие деньки друг друга не терпели, а сегодня та, как-то совершенно нетипично для себя притихла, если только чуть поскрипывая, что при такой-то скорости ветра, как была наверху, определенно не вело к добру.
"Небось опять бедокурить собралась... Эх, только бы не снова... Может к полудню одумается? Быть может пронесет?" - если бы в этом мире верили в господа Бога, он бы взмолился.
- Сэр рыцарь! Сэр рыцарь! Дяденька пилигрим!
На последнее прозвище откликнулся: к нему спешил мальчишка, его щеки алели, а пот стекал по поверхности округлого лица. Даром, что с лишним весом, такими и должны быть мальчишки его возраста. Сейчас политику правил мир, а не война, и стоило дать жизни устаканиться, войти в колею, как спустя совсем немного времени, появились на свет они - первые ростки после долгих заморозков. Дозорный всех детей в округе знал, ну, а как иначе: озорники больше всего донимали, с ними же львиная доля хлопот и приключалось, но этот не из дрянной породы - младшенький сынишка мясника, тихий и благовоспитанный ребенок - не чета собственным братьям и папаше, грубому борову, - последний год проходил в подмастерьях у мельника, по-сути сбегая от родни и кровавого дела. Ему куда как больше пришлась бы в пору роль ученого, или хранителя свитков, только какие уж здесь свитки, в их глубинке.
- Чего тебе, малой?
- Так ведь беда стряслась...
- Беда говоришь? Где?
- Да мельница, опять за старое взялась...
Мужчина протянул руку и помощничек, мгновение поколебавшись, все же позволил себя усадить в седло. Судя по веселому блеску в глазах, это было вопросом времени. Не то чтобы лошадь в новинку сыну мясника, только его отцу по профессии да и по нраву, предписывалось немного другое отношение к животным. В дополнение к лошади, в комплекте шел "сэр рыцарь", - этот немаловажный факт при подсчете за и против, также учитывался.
Всадник дернул уздой, сдавил голенями, и они поскакали. Если это - то, с чем он имел дело прежде - медлить было некогда.
Её крылья вертелись бешено. Глубоко посаженные и, казалось бы, надежно вколоченные доски, то и дело взрывались шрапнелью из щепок и железных осколков, отрывались от кровли, качаясь подхваченные неуловимым ветром, тарабаня словно ветки по окнам детской в пору ненастья. Издали мельница походила на разъяренную наседку со вздыбившимся оперением. Тучи вверху ускорялись с каждым мгновением, пока они ехали сюда, их тени мелькали по земле все чаще, словно полчища пушистых кроликов, а бедняга мельник бегал вокруг да около, с молотком в руке и гвоздями в зубах, то и дело приколачивая взбунтовавшуюся древесину, иногда замирая и хватаясь за голову, не зная куда бы приткнуться.
Всадник остановился, ссадил мальца на землю, затем слез сам. Огляделся в поисках нужного инструмента. Он уже делал это раньше, так что оставалось только найти жердь подлиннее и потолще, а потом дело за малым, вопрос личного мастерства. Искомое отыскалось быстро: ему помог подоспевший мельник, и вместе они выудили из сарая старую лестницу. Та была длинной и ладно сделанной, только некуда было залезать. Проводить ремонтные работы на высоте старику возраст не позволял, а помощник наоборот еще не дорос - так и лежала она годами в хлеву ни на что не годная, в запустении, под слоями пыли и прочего хлама, обрастая паутиной. Нынче они не говорили - делали, к болтовне давешних приятелей обстановка не располагала, и каждый знал свою часть роботы, и каждый вносил свою лепту без пререканий. Он обрубил ступеньки ударами меча в ножнах, пока хозяин помогал удерживать. Немногие лихачи, что выживали в переделках, где был замешан воин, так и не узнали из-под чьей руки оружие без клейма вышло. Наверняка известно лишь, что было стали добротной, куда тяжелее, чем дашь по размеру и что даже не обнажая клинок, дозорный еще как способен наломать дров. Именно эта характерная особенность и была задействована для очистки будущей пики. Едва закончив, сэр рыцарь поспешил вернуться в седло. Отъехал подальше, на позицию, не в сторону дороги - выше по всхолмью.
Вороная била копытом в нетерпении, вырывая сухую траву клочьями - эта была норовистее своих предшественниц. Кому-то такое по душе, но он предпочитал смирных кобылок и никогда -жеребцов. Они в большинстве своем слишком плохо поддаются контролю. Пожалуй что нынешняя лошадка, в плане необузданности, с легкостью давала фору половине из упомянутых буйных осеменителей табунов. Случись нынче зима, из её ноздрей и разгоряченной пасти вовсю валил бы пар, но сейчас - лето и потому строптивая - вечно загнанная, не просыхала от пота. Та клейкая субстанция испарины, что выделяли поры её кожи во время езды, в эти знойные деньки за мгновение покрывалась дорожной пылью и, потому, из черной, она вскоре превращалась в пепельно-серую с налетом коричневой грязи. Теперь, била копытом и обмахивалась хвостом-веером, к делу это не относилось, просто докучала мошкара.
Он взял разгон, а пику опустил, метя в малоприметную уязвимость: дыру в месте крепления ветряка, между крыльев - самое сердце этого урагана. Они вращались неравномерно, иногда сбавляя темп, а иногда, закручивая так, что, казалось, сейчас сорвется и вола впрягать не придется, чтобы поле вспахать. На большой скорости, галопом, все воспринимается не так как шагом или рысью. Пейзаж по обе стороны пролетает стремительно, и со временем всадник учится воспринимать картинку разом, фокусируясь на одном, но и остальное, не упуская из виду. По обе стороны он видел только пустырь под откос, а впереди вертелась мельница, со спины непрошибаемая. Как безумец, гнал прямо в пасть дракону, рассчитывая покончить с этим одним ударом, точно зная - другого совершить возможности не представится. И, как истинному безумцу, ему в авантюре сопутствовала удача. Пика вошла ровно в прореху - и ни дюймом в сторону. Древко тут же раздробилось в щепки, но то была уже агония пораженного существа, а вовсе не прилив ярости. Мало по малу, мельница успокаивалась, сбавляла обороты и доски гремели все медленнее, покуда совсем не затихли. Тогда немногочисленные наблюдатели короткой, но напряженной схватки человека и сил природы, смогли с облегчением перевести дух.