-- А он мог?!
-- Когда Кипу в его присутствии опознал свой письменный прибор, Андреас, поняв, что его изобличили, в гневе стал кричать по-испански, что жалеет лишь об одном. Что только голову юноше разбил, а надругаться над ним не успел. Он использовал при этом такие выражения, какие дословно повторить мне не позволяет стыдливость. Кипу залился краской стыда, а его отец, который помог ему прийти, ибо Кипу ещё трудно ходить без поддержки, накинулся на Андреаса с кулаками, и готов был растерзать его, если бы его не сдержали стражники.
-- Погоди, если Андреас говорил по-испански, то вы уверены, что поняли его правильно? Мы, испанцы, ругаясь и угрожая, часто говорим, будто бы хотим надругаться, но на самом деле обычно не имеем этого в виду. Конечно, сквернословие -- крайне скверная привычка, но я не могу поверить, чтобы Андреас мог....
-- Знаешь, отец у Кипу -- капитан корабля и часто плавает в христианские страны, так что касательно ругательств, принятых у вас, вполне осведомлён, но и он, и я поняли это в данном случае так, как я тебе сказал. Впрочем, если не можешь в это поверить -- я не настаиваю. Хватит и того, что Андреас хотел убить ни в чём неповинного юношу, да и к тому же ограбил его.
Брат Томас вздохнул. Было ясно, что Инти говорит ему правду, во всяком случае, сам верит в то, что говорит. Но в то же время поверить, что Андреас оказался таким подлецом... это было слишком ужасно.
-- Инти, я не знаю, как я могу поверить тебе. Сердце отказывается. Я... позволь мне самому поговорить с Андреасом наедине. Без этого я не смогут поверить тебе.
-- Что ж, это можно. Тебе надо ещё подумать и собраться с мыслями, или это лучше сделать прямо сейчас?
-- Прямо сейчас, -- ответил Томас.
-- Что ж, пошли, -- сказал Инти, поднимаясь.
Брат Томас вошёл в камеру к Андреасу. Тот сидел, скрючившись в углу, и смотрел на прибывшего с ненавистью. Томас растерялся, не зная, как теперь лучше к Андреасу обратиться.
-- Приветствую тебя, брат! -- смущённо сказал он.
-- Не смей называть меня братом, Иуда, -- огрызнулся тот, -- ты заложил всех христиан кровавому Инти! Гореть тебе за это в аду вечно!
-- Андреас, не стоит так говорить... позволив христианам пойти на преступление, ты опозорил христианство в глаза тумбесцев. Что они теперь думают о Христе? Что он разрешает вероломно обращать собратьев в рабство?
-- Мой долг был помочь христианам спастись.
-- Но ведь пока они не подняли мятеж и не захватили судно, всё ещё было можно решить мирно. Старый Ягуар не хотел пролития крови. Послушай, Андреас, Инти говорил про тебя ужасные вещи, я должен знать -- правда это или нет! Он говорил, будто бы ты проник в спальню Первого Инки чтобы убить его, и, хотя не смог этого сделать, но украл у него из спальни золотые украшения. И ещё, будто бы это ты разбил голову бедному Кипу, которого тоже пытался ограбить. Скажи, это правда?
-- Да, -- ответил мрачно Андреас.
-- Значит, я всё это время делил кров с убийцей и вором, -- ужаснулся Томас, - но как ты мог пойти на такое! Первый Инка не причинил тебе никакого вреда и разрешил проповедовать в этом городе. А Кипу всего лишь задавал тебе заковыристые вопросы. Ты же его... Андреас, ты... ты просто забыл о Христе.
-- Нет, не забыл. Всё, что я делал -- я делал ради него.
-- Но ведь Христос кротко простил даже истязавшим его палачам! Неужели ты думаешь,что он может одобрить убийство невинных людей! Тот мальчик... ты осквернил себя даже детоубийством!
-- Плохо ты знаешь Евангелие. Это не сентиментальные сказочки, это очень жесткая книга. Невинных нет, каждый человек грешен. И не простил Христос своих палачей. Прощать можно только тех, кто кается, а безбожники каяться не желают. Нравственное дело, достойное христианина -- защищать свои святыни, если нужно -- даже с оружием в руках.
-- Андреас, опомнись... Разве они посягали на святыни?!
-- Они -- враги Церкви. Если ты не с Церковью Воинствующей, которая и равна Церкви Торжествующей, то ты и не со Христом! Ты ведь не к Господу нашему Христу взываешь в сердце своём, а к обыкновенному человеческому человеколюбию. Ты забыл, что бывает и убийство по Милости Божией, и такое убийство в глазах Господа куда выше, чем обычное человеческое человеколюбие. Ведь и святые убивали! Ты же знаешь, что ветхозаветный святой Илия однажды убил четыре тысячи языческих жрецов! Куда мне до него, раз я даже одного не смог убить до конца.
-- Потом был Новый Завет, в котором Христос провозгласил, что Бог -- он в каждом человеке! А значит, убивая человека, ты убиваешь и Бога в его лице.
-- За убитого христианина ещё можно помолиться, но об обречённых на ад скорбеть бессмысленно.