Да, Пушинке теперь тяжелее, чем ей. Примерно также, как во время войны тем безоружным, которые волей случая попали на линию огня, тяжёлее, чем воинам, для которых убивать и умирать было долгом. Заря опять вспомнила Инти -- для него в четырнадцать лет все эти вопросы встали в полный рост, и тогда он сделал свой выбор -- бороться со врагами всю оставшуюся жизнь. Сделал и тем самым обрёл душевное спокойствие. Но ведь Пушинка не Инти и не Заря, она едва ли так сможет!
Так думала Заря до тех пор, пока Картофелина не ввела её в комнату к Пушинке, и не оставила их наедине. Девушка лежала на кровати уткнувшись лицом в стенку и как будто не замечала, что к ней кто-то пришёл. Заря даже испугалась на мгновение, что уже безнадёжно опоздала, и видит перед собой труп. В испуге она тронула Пушинку за плечо. Та повернула голову и посмотрела на Зарю, которая невольно отшатнулась -- перед ней была лишь бледная тень прежней Пушинки.
-- Зачем ты пришла? -- спросила Пушинка, -- ты хочешь меня допрашивать?
-- Допрашивать? -- Заря обалдела от неожиданности, -- Зачем? Я хочу тебе помочь.
-- Я не хочу видеть тебя. Я считала тебя подругой, а ты... ты, оказывается, из людей Инти! Это всё из-за тебя произошло!
-- Пушинка, я понимаю, что ты не в себе, и потому не вполне понимаешь, что говоришь! Разве я или Инти виноваты в том, что христиане захватили корабль? Наоборот, если бы не Инти, нас бы не освободили! Чем ОН перед тобой виноват?
-- А разве не он преследовал христиан? Так что они были вынуждены захватить корабль?
-- Ты ещё скажи, что он заставил их над тобой надругаться. Разве до того, как мы попали на корабль, тебя или кого-то другого из христиан преследовали за веру?
-- Нет, но Андреас говорил...
-- Мало что он говорил! А ты знаешь, что Андреас -- убийца? Что после этого стоят ВСЕ его рассуждения о добродетели?
-- Но ведь Андреас говорил не от себя! Он же проповедовал учение Христово! Заря, зачем ты меня обманула, дав ложную надежду? Мы никогда не сможем быть вместе с Маленьким Громом!
-- Почему? Он отказался от тебя?
-- Не знаю. Я просила, чтобы он пришёл, но он не торопится.
-- Но ведь он ранен! Кто знает, насколько сильно. Может, он даже встать не может!
-- Не знаю. Может, и вправду не может! Но дело не в этом, -- Пушинка уселась на кровати поджав ноги, и сказала медленно и печально, -- я много думала о том, за что мне такое наказание -- и поняла. Именно за это.
-- За что за это?
-- За то, что будучи христианкой, хотела быть счастлива с язычником. Раз всё так обошлось, то значит... значит, Христос этого не одобряет. И не даст нам быть вместе всё равно. К чему тогда пытаться?
-- Пушинка, я не понимаю тебя...
-- Я просила их, умоляла меня пощадить. Говорила, что я христианка и что ни в чём не виновата, но ничто их не могло поколебать. Эспада сказал, что сделать это со мной должны все -- и все подчинились. Правда, когда очередь дошла до Косого Паруса -- он не смог. Тогда Эспада его заколол на глазах у остальных, и никто уже больше не колебался, даже если им жалко меня было, всё равно, ведь своя жизнь дороже... А потом я потеряла сознание и ничего не помню, потом только среди лекарей очнулась... Но ведь если с человеком случается большая беда, то ведь не просто так? Значит, это нужно? Ну чтобы он принял христианство или, если уже принял, то лучше верил... Ведь я много лет прожила в язычестве -- это ведь нужно искупить! И даже став христианкой, я была слишком гордой, считала, что я правильно живу... а так думать нельзя, это грех... нужно всё время себя корить за грехи и быть к себе максимально строгой. Только вот... я поняла, что я не в силах так жить. И я просила Христа меня простить, что я с собой покончу, потому что не могу... Раньше я могла радоваться, быть счастливой... а теперь это уже невозможно. А всё время мучиться мочи нет!
-- Но почему ты так уверена, что не сможешь больше быть счастливой?
-- Понимаешь, в радости я становлюсь гордой, а это -- грех! А за грехи -- видишь как Господь наказывает? И ведь другие рядом страдают, а это всего ужаснее!
-- А что такое, по-твоему, гордость?
-- Ну это... это когда я думаю, что я хорошая. Когда забываю о том, насколько несовершенна. Когда я собой довольна.
-- То есть, по-твоему, жить надо в постоянных самообвинениях?