-- У нас тоже много воюют, -- ответил брат Томас, -- однако и многие женщины умирают при родах.
-- Знаете почему? -- спросил Инти, -- потому что вы живёте в грязи. Хотя практический опыт показывает, что грязь, попавшая в рану, может привести к довольно печальным последствиям. Мы же соблюдаем чистоту, и потому у нас при родах умирают много меньше. Однако всё равно у вас женщин больше чем мужчин, и те несчастные, которым не повезло остаться без пары, чтобы не умереть с голоду, вынуждены торговать собой. У нас, как ты знаешь, такого нет. Но с другой стороны, если бы кто угодно мог заводить сразу несколько жён, то значительная часть юношей не смогла бы вступить в брак, что тоже нехорошо. Поэтому у нас право на несколько жён надо сначала заслужить... Я, разумеется, не говорю, что это идеал. Это такое же вынужденное отступление от этого идеала, как необходимость воевать. Да, мы вынуждены это делать, мы восхищаемся героями, отдавшими свои жизни за Родину, однако мы помним при этом, что Манко Капак предсказал нам, что настанет день, когда разумное устройство общества будет по всей Земле, и тогда уже не будет нужды в армии. Да и материальных привилегий тоже не будет, ибо силы, которые ныне тратятся на войну, будут обращены на мирное строительство, и наступит полное изобилие. Да, тогда, когда мужчин и женщин будет поровну, многожёнство будет не нужно.
-- Однако ваш Манко Капак, наверное, думал, что Земля очень мала, -- ответил брат Томас, -- что она ограничивается пределами континента. Он не знал, что существуем мы.
-- А вы не знали, что существуем мы. Так что квиты, -- улыбнулся Инти, -- Но пусть даже не знал, что с того? Вот тебе наше государство нравится, а если бы в ваших землях о нём знали правду, то оно бы понравилось многим. Отчего ты можешь представить, что когда-нибудь и у вас возникнут такие же порядки?
-- Может, и возникнут, -- сказал Томас, -- однако получается, что и вы, инки, порой отступаете от собственных принципов?
-- Да, порой отступаем, -- ответил Инти, -- однако всегда, когда мы так делаем, мы честно признаёмся себе в этом и объясняем, ПОЧЕМУ мы вынуждены так делать. Мы никогда не отступаем просто так.
Вечером брат Томас, описывая свои впечатления, вдруг пришёл к неожиданной мысли, которую не мог не поведать бумаге. "В дни своей юности я часто спрашивал себя -- почему в дни юности Церкви среди её членов было столько святых, а теперь многие даже искренне стремящиеся к покаянию, не могут очистить свою душу от греха? Почему душевная чистота кажется нам почти столь же недостижимой, как далёкие звёзды? Многие объясняют это тем, что раньше в Церкви было много благодати, а теперь она иссякает. Однако как объяснить, что и эти язычники, не ведающие о Христе, тоже не ведают терзающих наши души страстей и пороков? А теперь я понял -- во дни Христа всякий новообращённый действительно круто менял свою жизнь, оставляя даже свою семью, и вступал в общину, где все были друг другу братьями и всё имущество было общее. Видимо, это и есть куда более радикальное средство избавиться от греха, чем все наши посты и молитвы. Мы же, даже раскаиваясь, никак не меняем свою жизнь, а потом удивляемся, что покаяние не действует. Мы просто забыли, что первоначальная Церковь была местом, где не знали денег, и где всё было общим. Господь попустил мне увидеть, как общность имущества даёт свои благотворные плоды даже у язычников, совместно обрабатывающих свои поля и потом распределяющих урожай с них между собой, и какие же благотворные плоды она дала бы у нас!"
Когда Томас впервые увидел Куско, то столица Тавантисуйю покорила его сердце своей величественной красотой. Тумбес, в котором почти ничего не осталось от довоенной застройки, казался рядом с ней слишком аскетичным и даже в чём-то убогим. Инти объяснил Томасу, что раньше Тумбес куда больше походил на Куско, но после войны не было средств на восстановление его былой красоты. Теперь Томас понял, что означали слова Первого Инки о том, что "с города сорвали его золотой наряд".
Инти водил Томаса по городу в шлеме воина, и на них никто особенно не обращал внимания, так как Томаса принимали за женщину. Его впрочем, и самого поначалу смущало, что он не так уж редко встречает монашеские капюшоны, и ему не без некоторых усилий приходилось убеждать себя, что это не собратья-монахи, а женщины-горянки. Лица же Томас старался во избежании неприятностей не открывать, и, за исключением одного случая, он оставался неузнанным.