-- Я не буду пытаться обратить тебя в нашу веру, ибо понял, что вы не можете этого сделать с чистым сердцем. Я понимаю, что вы опасаетесь нас, но я клянусь тебе, что у меня и в мыслях нет причинить тебе зло. Скажи мне, могу ли я видеть женщин твоей семьи или ты запретил им выходить?
-- Мы женщин не запираем, -- улыбнулся Первый Инка, -- но только они сами боятся тебя. У моей матери остались о белых людях слишком неприятные воспоминания, да и моя жена, хотя до того ни разу в жизни белых людей не видела, всё равно боится тебя, христианин.
-- Но почему?
-- Некогда одна старуха, обладающая даром видеть будущее, ещё в юности предсказала ей, что будет у неё счастливый брак, множество детей и высокое положение в обществе, но только она может встретить белого человека, который отнимет у неё все это, и обречёт её на горе и позор, -- помолчав, Инка добавил, -- Но даже если этому предсказанию суждено сбыться, я не думаю, что речь в нём идёт именно о тебе, ведь Инти сказал, что мне тебя опасаться нечего, а Инти в таких вопросах ошибается очень редко, -- последние слова Асеро сказал с улыбкой. Инти улыбнулся в ответ:
-- Иные на эту тему шутят, что Солнцу с небес видно всё, и ничто не может от него укрыться. Конечно, это преувеличение, но ты был прав, когда сказал, что я умею читать в сердцах не хуже, чем это положено у вас священнику.
В эту минуту дверь приоткрылась, и вбежал гонец, вручивший Инти пакет, помеченный алой лентой. Монах уже знал, что здесь это означает высокую важность послания.
-- К сожалению, мне придётся вас покинуть, ибо письмо, скорее всего, потребует незамедлительных распоряжений.
-- Надеюсь, что это не связано с угрозой войны? -- спросил Асеро.
-- Едва ли. Во-первых, даже если допустить утечку, весть о провале миссии Андреаса ещё не могла достигнуть берегов Испании, да и к тому же прислали бы это в первую очередь тебе, а не мне. Скорее всего, какие-то внутренние дела. Бывает, что и не столь уж срочные вещи метят красной каймой, чтобы решить дело побыстрее, хотя на самом деле оно ждёт.
И Инти вышел. У монаха по спине бегали мурашки, ему отчего-то казалось, что письмо о нём и теперь у него будут большие неприятности. Вдруг по неведомым причинам его бросят в тюрьму и даже казнят? Страх перед тираном так въелся ему в душу, что теперь, вопреки очевидности, опять начинал терзать его. И во многом чтобы преодолеть его, он решился спросить:
-- Скажи мне, Инка, почему тебя обвиняют во стольких убийствах и казнях? Ты не кажешься мне жестоким, но когда я готовился отправиться сюда, я учился вашему языку по книгам эмигрантов, и они рассказывали мне, что ты способен казнить даже за косой взгляд. Почему о тебе говорят такое?
-- Те кто, покинул нашу страну, предав её, волей-неволей вынуждены ненавидеть меня. Они мечтают, что я буду свергнут и казнён, распространяя про меня самую отвратительную ложь и клевету, обвиняя меня во всех мыслимых или немыслимых преступлениях. Ведь любую смерть сколько-нибудь известного человека приписывают лично мне, идёт ли речь действительно о казни врага-изменника, казнённого по суду, о честном ли человеке, павшем от руки убийцы, или даже о жертве несчастного случая или болезни.
-- Скажи, а Горного Льва действительно убил ты? Ты мне кажешься таким благородным, не могу представить, чтобы ты мог подсылать кому-либо убийцу!
-- Увы, я вынужден был сделать это. Горный Лев сговаривался с испанцами, чтобы они помогли ему сесть на престол, а он отдал бы им на растерзание нашу страну.
-- И всё-таки подсылать убийц -- это неблагородно.
Инка усмехнулся:
-- А благородным было бы самому скрестить с ним шпагу в честном поединке? Как в ваших романах про рыцарей?
-- Пожалуй да, так было бы честнее.
-- Но это значило дать ему прийти сюда с войском, -- ответил Асеро, -- Тогда ценой этого "благородства" были бы города, обращённые в руины, по крайней мере сотни тысяч убитых и искалеченных, многие женщины были бы обесчещены, многие другие стали бы вдовами, а дети бы осиротели... Получается, что "благородство" королей в вашем понимании покупается ценою жизней и страдания многих тысяч простых людей, не так ли? А многого ли стоит такое благородство за чужой счёт? Ведь у вас благородство короля или рыцаря важно прежде всего в глазах других королей или рыцарей. Но для нас, инков, важнее всего благо нашего народа.