-- Однако мы в городе, а "воздух города делает человека свободным", -- процитировала Заря пословицу белых.
-- Да, это так, но... свой дом каждый считает точно также своей территорией, и потому, если женщина зашла в дом одинокого мужчины, то он порой чувствует себя вправе делать с ней всё, что угодно. Потому что это его дом.
-- Что, и убить может?
-- Нет, убить -- это навряд ли, всё таки живые души принадлежат Господу... а вот совершить насилие может. Конечно, не все и не всегда так делают, но женщину, вошедшую в такой дом будут в таком случае осуждать больше, чем мужчину, совершившего над ней насилие. А кроме того, это может заставить думать о ней дурно.
-- Томас, а как же ты... как же мне заходить к тебе?
-- Ко мне -- можно. Я ведь служитель божий, а значит, не считаюсь мужчиной.
-- Хорошо, Томас, я буду очень осторожной, -- сказала Заря и грустно добавила, -- Впрочем, Хорхе и без того считает меня чем-то вроде продажной девки...
Известием о том ограничении, которому вынуждены подчиняться женщины в христианском мире, Томас довольно сильно огорчил Зарю, зато другая добытая им новость её изрядно обнадёжила.
В священники рукоположили юношу, бывшего сыном одного из эмигрантов и родившегося уже в Испании. В честь святого Диего Перуанского он тоже взял себе имя "Диего". Юноша понравился Томасу своей искренней верой, а также большей строгостью к себе, нежели к другим. Как и Томас в своё время, юноша считал язычество не столько виной, сколько бедой "несчастного народа Тавантисуйю", к которому он при этом не питал никакой враждебности. В силу своей юности и неопытности он не мог быть серьёзным врагом, и Томас даже надеялся со временем обратить его в своего союзника.
Для Зари, прежде всего, было большим облегчением, что не придётся вести дело с опытным прохвостом вроде отца Андреаса. Таким вроде бы был до того опекавший эмигрантов отец Диего, но он скончался незадолго до приезда Зари. Его ученик раньше просто обожал его, но тут старший Диего допустил промашку, попытавшись соблазнить своего протеже. Юноша ужасно смутился, пытался даже жаловаться вышестоящему начальству, но не нашёл понимания. Кое-кто счёл его просто клеветником, другие стали говорить ему, что плоти надо давать уступку. Он, правда, не понял, чьей именно плоти, так самого его никак не тянуло "быть девкой", а с какой стати он должен был делать такую уступки своему наставнику, он так и не понял. Ведь они же не римские и греческие язычники, не видевшие в этом ничего дурного!
Сам Томас от такого был в шоке. Конечно, теперь, когда отец Диего всё равно мёртв, а поэтому юноше не грозила опасность, ситуация могла показаться не такой страшной, но САМ ФАКТ, что в такой страшной ситуации юноша оказался столь одинок и беспомощен, насторожила Томаса до крайности. Он вспомнил свой сон, где Сам Христос назвал Церковь "солью несолёною". Что же дСлжно делать совестливому христианину? Видно, что Господь не просто так попустил ему съездить в Тавантисуйю -- он ждёт от него, именно от него, каких-то шагов по исправлению ситуации.
Слушая это, Заря вздыхала. Конечно, домогательства развратного старика к юноше её ужаснули, но поверить в то, что христианскую религию можно как-то изменить, превратив во что-то более приличное, девушка не могла. Пусть в самом учении Иисуса не было ничего дурного, но христианство за века слишком плотно сплелось с таким институтом как Церковь, которая просто не будет чувствовать себя уверенно без контроля надо всеми сферами жизни, и потому ничего никому никогда исправить не даст. Заря, правда, знала, что есть христианские страны, где Святой Престол не властен, но, судя по тому, что рассказал Горный Ветер, там дела в плане нравственности обстояли едва ли не хуже, чем в Испании, где хоть изредка, хоть в порядке исключения, попадались такие честные и искренние люди как Томас.
На следующий день Томас привёл юного Диего в гости познакомиться с Зарёй. Ей юноша тоже понравился. Чем-то он напомнил ей Ветерка. Диего горячо мечтал о том, чтобы отправиться в следующий раз в Тавантисуйю вместе с Томасом, но тот слегка остудил пыл юноши:
-- Видишь ли, -- говорил брат Томас, -- когда я отправлялся туда, я горел тем же пылом. Но теперь понимаю, что к миссии был по-настоящему не готов. Мне тогда казалось, что достаточно знания языка кечуа, и горячей веры. Но этого оказалось недостаточно.