-- Говорят, у наших предков до прихода завоевателей тоже дворцовый этикет был навороченный. Но, кажется, отлучиться с пира по нужде, по крайней мере для гостей, всё-таки было можно.
-- Конечно, можно было попробовать выбрать момент, когда на тебя никто не смотрит, и осторожно убежать, но треклятый поп не спускал с юноши глаз ни на минуту, и хотя даже он не мог не заметить, что тот хмурится, морщится и вообще держится из последних сил. Он пытался соврать что-то вроде "кажется, меня зовут", но поп уверял, что кто бы ни звал, на такие вещи не следует обращать внимание, и продолжал говорить о христианском милосердии и любви к ближнему. В конце концов юноша понял, что больше он не выдержит, рванулся, но уже было слишком поздно... - Асеро на минуту замолчал, закрыв лицо руками. Когда он отдёрнул их от лица, даже в темноте Инти заметил блеснувшую на его ресницах слезу, -- Из него уже предательски потекло, точнее, хлынуло, как вода устремляется в проломленную плотину. Несчастный закрыл лицо руками, чтобы не видеть своих врагов, ликующих над его позором, но не мог не слышать их довольного шёпота. "Это животное не понимает, где что можно делать, а где что нельзя, да как вообще им позволяют сидеть за одним столом с людьми!", "Этот трус обмочился от страха, иногда они так делают от самого вида белых людей" и так далее. А когда тот всё-таки отнял руки от лица, и поднял взгляд на своего мучителя, то увидел, что поп улыбается в блаженной улыбке. Он с наслаждением смотрел на растёкшуюся по паркету лужу, на мокрые потёки на одежде несчастного, на то, как тот пристыженно удаляется, оставляя за собой мокрые отпечатки, и было видно, что это именно то, чего он ожидал.
Асеро перевёл дыхание и продолжил:
-- Да, таковы священники. Они могут болтать о любви к ближнему, и даже к врагам, о бесконечном милосердии, своём и божием, и в то же время с ликованием предвкушать, как их жертва будет низвергнута в пучину позора. Ведь формально, с точки зрения их веры, тот молодой священник был ни в чём не виноват, и даже если бы несчастный потом наложил бы на себя руки (а он был всего на волосок от этого, хорошо под рукой не оказалось ни верёвки, ни ножа, ни яда) то священник также был бы в этом формально невиновен. Я даже предполагаю, что именно на это он и рассчитывал, ведь испанец бы на его месте точно или покончил бы с собой, или сбежал бы на край света. Нет ничего удобнее, чем избавляться от врага таким способом, а что подло -- так христианину на это плевать! "Цель оправдывает средства!". Переговоры из-за этого были просто грани срыва, а если бы опозоренный покончил бы с собой -- сорвались бы почти наверняка. Одного этот поп только не рассчитал. Что лекарь-язычник проявит к опозоренному настоящее милосердие, утешит его, объяснив, что это не самое худшее. Вытирая несчастному слёзы, он говорил: "Глупо и несправедливо винить себя за то, что твоё тело уже не слушалось твоей воли. Оно лишь спасало тебя от ещё худшей участи. Вот если бы ты сдержался, тебя могло бы разорвать изнутри, и ты бы умер в страшных мучениях. Я слышал, у них тут бывали такие случаи. А так ты жив-здоров и всё у тебя впереди. Да, ты опозорен перед испанским двором, тебе нельзя будет больше там появляться, ну и что с того? Разве весь этот двор может сравниться в цене с тем сокровищем, коим является твоя молодая жизнь?" Потом все остальные тавантисуйцы поклялись, что никогда не расскажут об этом дома, и эту клятву они хранят до сего дня...
Некоторое время всадники ехали в молчании.
-- А знаешь, почему тот попик так радовался моему позору? -- спросил Асеро, -- я бы ни за что не догадался, но один из наших потом узнал случайно. Незадолго до нашего визита было кому-то из монахов видение, что самый юный из приплывших потом станет очень сильным гонителем христиан, и решил меня таким образом со свету сжить. Ведь он был уверен, что у нас за любой промах смертью карают. Может, даже и к лучшему, что всё так произошло. При дворе я появляться не мог, взаперти тоже не сидеть не хотел, так что смог увидеть совсем другую Испанию, такую, где не важен дворцовый этикет. И я понял -- власть Короны не так прочна, как иные думают. Потому что у них власть сама по себе, а народ сам по себе. И народу она в общем-то не нужна, её просто терпят, как терпят нищету и грязь, но не более того. Так что мы на самом деле сильнее их, потому что наше общество монолитно. Впрочем, вернёмся к нашим злосчастным христианам.