Аргези говорит о гигантской фигуре Ленина, об этом «феноменально образованном человеке», и подчеркивает, что происшедшее великое чудо проникновения света культуры в самые далекие уголки России произошло в результате осуществления ленинских идей. Давая отпор клеветникам на советскую действительность, Аргези опрашивает: «Кто напечатал столько книг и кто распространил столько грамотности, если интеллигенция была безжалостно уничтожена как ядовитая сорная трава? Не является ли подобного рода «объективная информация» стремлением к заведомому распространению небылиц?»
Аргези сообщает читателям, что в Советской Республике талант писателя и его прирожденное любопытство привлечены к нуждам государства. Русские писатели и художники, как признанная и полезная сила, вовлечены в общее дело развития страны, они могут трудиться в общем согласии, вовлеченные в общую логику созидания, могут приобщить к труду своего народа творения своего одаренного разума. Советское государство не исключает из напряженной, подчиненной вдохновляющей идее и возвышенной мечте работы ни одного талантливого человека, способного внести свой вклад в дело духовного и материального раскрепощения человека, отрыва его от грубых и цепких «объятий» земли и тщеславных толстосумов.
Статья Тудора Аргези называлась «Совет и интеллект» и была напечатана в газете «Литературная и художественная истина» 17 июня 1934 года.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Что может делать писатель, если загнать его в тесное помещение, оставив для света лишь небольшую щелочку у самого потолка? Что может делать писатель, лишенный возможности встречаться с людьми, ощущать дуновение ветра, зимнюю стужу и летний зной? Как быть, когда ты не можешь подставлять лицо теплому дождю и мягким снежинкам, когда пытаются заставить тебя забыть, как пахнут цветы и резвятся на лугах сытые молодые кони? Что должен делать писатель, когда на него польется поток грязи, безудержная несправедливая брань, когда не дают ему возможности писать то, о чем он думает, высказать наболевшее, выстраданное? Что должен делать писатель, глава и отец семейства, когда у него не окажется средств на хлеб насущный? Как должен отвечать писатель на устремленные на него то сочувствующие, то злорадствующие взгляды?
— У Аргези на все эти и на многие другие вопросы был один-единственный ответ — писать.
Этому принципу он следовал везде и всегда.
Писатель не имеет права не писать, как доктор не имеет права не лечить людей, учитель — не учить ребят, а пахарь — не выращивать хлеб. Только такой писатель завоевывает право называться тружеником. Где бы ни находился писатель, он обязан помнить о том, что он носитель и боли, и радости, и печали, и надежды своего народа. И еще одно — он всегда певец, а не псаломщик. Он лекарь, врачеватель, трибун и громовержец. Писатель — усилитель голоса своего народа, он в состоянии донести его стон до самых небес, и он может пронести через тысячи лет свои песни. Но для этого писателю необходимы талант и трудолюбие. Талантом наделяет природа, а трудолюбие нужно выработать самому. Лишенная возможности собирать нектар, пчела погибает в переполненном медом улье, трудолюбие и талант не погибают никогда.
В трудные для Аргези минуты калитка Мэрцишора вдруг открывается, и заходят то Галактион, то Кочя, то перешедший на сторону рабочих потомок древнего господарского рода, взбунтовавшийся «красный принц» Скарлат Каллимаки, а то и все вместе. Параскива спешит с чаем, и друзья начинают беседу или просто молчат. Параскиве иногда хочется спросить, о чем они молчат.
Исполнилось пятьдесят лет великому композитору и музыканту Джеордже Энеску. Друзья заговорили об этом событии, но оно послужило лишь поводом, чтобы заговорить о другом, вспомнить иное время. Под тенистой вишнею в Мэрцишоре друзья вспоминали давно умершего, всеми забытого еще при жизни прекрасного художника Штефана Лукиана. Девять лет пролежал тот парализованный и одинокий в своем скромном домике, и редко кто заходил к нему. Многие считали, что он давно уже покинул этот мир. Аргези навещал его, любил слушать рассказы художника о том, как живут цветы. Лукиан лучше всех знал, что все цветы на белом свете имеют свою индивидуальную, неповторимую жизнь, и он посвятил им свое искусство и самого себя до последнего дыхания. Прикованный к постели безжалостной и неизлечимой болезнью, он никогда не запирал двери своего дома, кто помнил о нем, мог войти в любой час. Бывало, придет показать свою работу талантливый ученик, и тогда Лукиан огромным усилием воли заставлял себя подняться. Всмотревшись в картину, он просил кисть и краски. Один только мазок, и картина ученика приобретала новое дыхание, полотно начинало играть и переливаться всеми Оттенками чуть покачивающегося на ветру при ясной погоде цветка. И лицо художника озарялось мгновенной радостью — он еще может приносить какую-то пользу. Но однажды — он сам рассказывал об этом Тудору Аргези — к нему пришел не ученик, а совсем неизвестный человек в темном плаще. У него не было в руках привычного подрамника с полотном. Смеркалось. Комнату освещала лишь небольшая лампадка, и на противоположную стену легла огромная тень вошедшего. Он достал из-под плаща скрипку и смычок и начал играть. Два часа без перерыва лилась в комнате смертельно больного Лукиана волшебная музыка. Он закрывал глаза, и ему казалось, что все цветы, нарисованные им за целую жизнь, пришли к нему, в знак благодарности запели и медленно водят хоровод по его дому. Через два часа волшебство кончилось, тень спрятала свою скрипку под черный плащ, подошла к кровати страдальца и произнесла, будто прося прощения за причиненное беспокойство: «Простите меня, я Джеордже Энеску…»
Художник не спал всю ночь. Когда к нему утром зашел Аргези, глаза художника горели и голос шептал сквозь слезы: «Бывают чудеса, бывают чудеса…»
Тудор Аргези написал поэму об этом союзе струны и кисти.
В феврале 1933 года развернулись бои румынского рабочего класса невиданных ранее размеров. Они охватили всю страну. Особой организованностью и силой отличались выступления нефтяников и железнодорожников. Разбились вдребезги иллюзии Йорги и его последователей о единстве нации, о святой вере, о преклонении перед останками предков во имя сохранения «единого остова» и «единой песни» всей нации. «Национальный остов» затрещал, в «единой песне» мощно раздавались аккорды гимна пролетарского единения, выступления народных масс против векового бесправия, за хлеб и лучшую жизнь. 108 вожаков рабочих выступлении были преданы полевому суду, осуждены и брошены в каменный мешок одной из самых страшных тюрем Европы — «Дофтаны».
На волю проникали сведения о зверском режиме для политических заключенных «Дофтаны» и других тюрем. И демократические силы страны выступают с единым протестом.
Поздним зимним вечером пришли в Мэрцишор Николае Кочя, Василе Деметриус и Скарлат Каллимаки. Несмотря на строгую цензуру, «красный принц» умудрился выпускать боевую коммунистическую газету, которая почти ежедневно меняла название. Он предлагает опубликовать «Протест» в новогоднем номере газеты «Колокол» 1 января 1934 года.
«Как только политические заключенные попадают в «Дофтану», их начинают избивать до крови без всяких причин. В ход пускают молотки, железные прутья, палки, дубины. Доведенных до обморока несчастных связывают, заковывают в кандалы и бросают в одиночные камеры инквизиторского отделения «Н». Там кромешная тьма, холодный цементный пол, страшная грязь. Чтобы привести в чувство свои жертвы, тюремщики обливают их ледяной водой. И снова избиения и истязания до крови. Заключенных не кормят и держат в неотапливаемых камерах.
Мы требуем прекращения этого варварского, инквизиторского режима!»
Под этим протестом стояла и подпись Тудора Аргези.