Последний взгляд на часы. Самое время вывести «лендровер» по изрытой колеями проселочной дороге на пустынное шоссе, которое должно было доставить его прямо кФайв-Уоллз с его пустынной железнодорожной станцией. Он зажег свечи и улыбнулся довольной улыбкой, теперь уже совершенно уверенный, что она не утратила веры в него и будет хранить молчание.
Ну что, как говорится, «загляни ко мне на ужин, шепчет мухе паучок»?
Наконец-то небо услышало молитвы Тима Кафлана. Он нашел классное место. Двор с пакгаузами был чуть уже самого здания маленькой фабрики, так что с одного конца оставался закоулок меньше двух квадратных метров. На первый взгляд было похоже на нишу, сплошь заставленную штабелями сплющенных картонных коробок. Если бы кому-то пришло в голову присмотреться повнимательнее, он бы заметил, что штабеля сложены неплотно и, если постараться, можно без особого труда протиснуться между ними. А если бы кому-то и этого показалось мало и он начал бы копать дальше, то неутомимый исследователь наткнулся бы на спальню Тима Кафлана, обстановка которой состояла из спального мешка, всего засаленного и в пятнах, и двух пакетов. В первом лежала чистая футболка, пара чистых носков и чистые трусы. В другом – грязная футболка, грязная пара носков, грязные трусы и бесформенные вельветовые штаны, которые, возможно, когда-то и были темно-коричневыми, но теперь их цвет больше всего напоминал морских птиц, которых угораздило попасть в нефтяное пятно.
Тим сидел, скорчившись, в углу этого небольшого пространства, скрутив спальный мешок наподобие подушки и подсунув его под костлявые ягодицы. Он ел чипсы с соусом карри из пластикового контейнера. И еще у него была почти полная литровая бутылка сидра, чтобы запить чипсы и уснуть. В холодные ночи так просто не отключишься.
Понадобились долгие месяцы суровой жизни на улице, пока он, наконец, сумел вынырнуть из героинового дурмана, отнимавшего у него жизнь. Он так низко пал, что не было денег даже на наркотики. И именно это, как ни парадоксально, спасло его. Обсасывая косточки холодной индейки в благотворительной палатке на Рождество, он наконец переступил черту. Он начал с того, что продавал на углах «Биг иссью». У него получилось собрать достаточно денег, чтобы купить на благотворительной распродаже одежду, говорившую скорее о бедности, чем о беспросветной и окончательной бездомности. А потом ему удалось найти работу в доках. Она была нечастой, плохо оплачиваемой, деньги совали прямо в руку – грошовая экономия в самом жалком виде. Но это было начало. А тут еще подвернулось это местечко рядом с пакгаузами механосборочного завода, где слишком уж жались с наличными, чтобы нанять ночного сторожа.
С тех пор ему удалось собрать около трехсот фунтов, хранившихся на счете строительного общества, который оставался, пожалуй, единственной ниточкой, связывавшей теперь его с прошлым. Скоро их будет достаточно для залога и ежемесячной платы, и тогда можно будет подыскать более подходящее жилье и еще на еду останется, а пособие по безработице – это уж и вовсе роскошь.
Тим опустился до самого дна и чуть не утонул. Скоро, в этом он не сомневался, он будет снова готов всплыть на поверхность. Он выскреб остатки со дна контейнера и бросил его в угол. Потом откупорил бутылку сидра и непрерывной чередой быстрых глотков выпил ее содержимое. Ему никогда не приходило в голову смаковать спиртное. Он не видел для этого никаких оснований.
Удача редко сама стучалась в двери Джеко Вэнса. По большей части он сам хватал ее за горло и тащил, орущую и упирающуюся, на сцену. Еще совсем маленьким ребенком он понял, что, если хочет получить в жизни хоть немного счастья, ему придется добывать его самому. Его мать, страдая чем-то вроде послеродовой депрессии, внушившей ей глубокое отвращение к нему, старалась, насколько возможно, его не замечать. Жестокости как таковой она не проявляла, просто в его жизни мать словно бы отсутствовала. Отец чаще всего обращал на него внимание самое неодобрительное.
В школе очаровательный мальчик с растрепанными светлыми волосами, впалыми щеками и огромными глазами, в которых застыло удивленное выражение, очень быстро понял, что мечтать вовсе не бесполезно и что фантазии могут стать реальностью. Его внешность маленького найденыша действовала на некоторых учителей как паяльная лампа на сосульку. Он живо сообразил, что может ими манипулировать, превратив в инструменты своей собственной, особой борьбы за власть. Это не меняло того, что происходило дома, но зато у него появился участок, где он мог наслаждаться своим могуществом.
Хотя он и использовал свою внешность, на одно обаяние никогда не полагался. Казалось, он инстинктивно чувствовал, что на жизненном пути ему встретятся и такие люди, подчинять которых ему придется иным оружием. Поскольку с самого начала, с тех пор как он начал понимать слова и их значение, ему была привита любовь к труду, он никогда не считал для себя обременительным потрудиться, чтобы достичь желаемого. Спорт в этом плане оказался для него идеальным поприщем. Оно и понятно: от природы он был наделен определенными способностями, а спорт предлагал неизмеримо большие возможности блистать, чем ограниченное четырьмя стенами пространство классной комнаты. Кроме того, это было поприще, где усилия получали зримую и эффектную награду.
Само собой разумеется, те самые черты в его поведении, которые вызывали к нему любовь тех, в чьих руках была власть, отдаляли от него товарищей. Никто никогда не любит учительских любимчиков. Как и положено, он дрался, выходя из драк чаще всего победителем, но о поражениях не забывал. Иногда проходили годы, прежде чем он все-таки находил способ так или иначе отомстить обидчику. Часто жертва его мести оставалась в неведении, что за его унижением стоял Джеко, но бывало и по-другому.
Все мальчишки, жившие по соседству с многоквартирным домом, где он вырос, помнили, как он вернул должок Дэнни Бою Фергюсону. Дэнни Бой отравлял жизнь Джеко между десятью и двенадцатью годами, беспрестанно дразня его и доводя этим до бешенства. Когда же в конце концов Джеко в ярости набросился на него, Дэнни Бой легко уложил его одной левой. Сломанный нос Джеко полностью зажил, и от травмы не осталось следа, но за обаянием, которое видели взрослые, пряталась черная ненависть.
Когда Джеко выиграл свой первый чемпионат Великобритании среди юниоров, он наутро проснулся знаменитым. Никто в их округе раньше не удостаивался фотографии в центральных газетах, даже уронивший с десятого этажа бетонную плиту Лиэма Гэскона. Оказалось сущим пустяком уговорить Кимберли, подружку Дэнни Боя, закатиться с ним в город на всю ночь.
Он поил и кормил ее неделю, а потом прогнал. В тот воскресный вечер в местном баре, как раз когда Дэнни Бой приканчивал свою четвертую кружку, Джеко сунул хозяину заведения пятьдесят фунтов и попросил поставить некую кассету. Это была запись, сделанная потихоньку от Кимберли, где та рассказывала Джеко со всеми впечатляющими подробностями, какой козел Дэнни Бой.
Когда Мики Морган стала навещать его в больнице, он почувствовал в ней родственную душу. Он не знал, что именно ей нужно, но у него было четкое ощущение, что все это неспроста. В тот день, когда Джилли бросила его и Мики предложила свою помощь, ощущение перешло в уверенность.
Пять минут спустя после того как она вышла из палаты, он нанял частного детектива. Оказалось, что этот человек знает свое дело. Ответы появились даже раньше, чем он рассчитывал. К тому времени как он читал ее стряпню под заголовками, которыми пестрели все бульварные газеты, ему уже было ясно, что движет Мики, и он знал, как сможет лучше всего ее использовать.
«Старина Джек сказал любви «прости»! «Герой с разбитым сердцем!» «Любовная трагедия несчастного Джека!» – он улыбался и читал дальше.