— Звучит сложно, — подытожил Михаил, услышав быструю тираду, отражающую всю скучность процесса.
— Это ещё не самое сложное. Потом я разбираю претензии. Молоко не того жирности, овощи чуть подгнили, мясо не такое мягкое, недовес, перевес или яйца побились в пути. Будто это я всё сама, своими руками, гружу и везу
— Зато ты делаешь что-то полезное. Я, когда искал работу, встречал мало чего-то стоящего, чего-то, что даёт тебе причастность к чему-то большему, чем ты.
— Моя работа — это только я и другие такие же, как я, сидящие в кабинете и обрабатывающие подобные заявки в других отраслях. Я не чувствую себя причастной, только винтиком какой-то большой машины, предназначение которой я не понимаю. Я не вижу мира дальше своего кабинета, микрорайона и города.
— Почему ты не путешествуешь?
— Я путешествовала, но это всё то же самое, только в другом месте.
Михаил задумался. "То же самое, но в другом месте." Может, поэтому он так быстро забросил свою мечту, истратив весь свой запас Гейтсов? То, что он нашел внутри себя, было грандиознее и значительнее любой пирамиды в Гизе, Парфенона в Греции или Тадж-Махала в Индии. Что бы ему дало это путешествие? Больше эмоций, воспоминаний на год, которые спустя время заполнились бы той же пустотой, которую нужно было бы заполнить новым приключением того же сорта. Хорошо то путешествие, что меняет тебя изнутри. Оно не привязано ни к месту, ни к времени, а только к восприятию самого себя. Такой вывод сделал Михаил и поделился им с Анной и она поддержала его мысль. Обоим и хотелось иного, отличного от обыденности опыта, что сближало их друг с другом.
Они сходили к реке и искупались в прохладной воде. Несмотря на июньский летний зной, вода в реке оставалась холодной всё лето, так как её истоки были в горах. Вдоль реки гуляли горные ветры, приносящие запах хвойной тайги с юга. Льды Алтая давно растаяли, но высокогорный климат по-прежнему оставался прохладным. Регулярные дожди продолжали питать реку, поддерживая её полноводность.
Где-то далеко в горах находился купольный заповедник, защищающий последний уголок ледника на вершине Мунх-Хайрхана от прямых солнечных лучей. Климат Сибири становился мягче: зима теперь длилась всего пару месяцев. В то же время экваториальные и субэкваториальные зоны планеты сталкивались с гораздо более серьёзными последствиями. Некоторые регионы затопляло поднимающееся море, в других странах происходило опустынивание, а где-то неизгладимые последствия войн превращали землю в опасные пустоши — районы, усеянные неразорвавшимися снарядами, радиоактивными зонами и заброшенными городами-призраками, восстановление и заселение которых было признано нецелесообразным.
Где-то там, в другом мире, люди жили иной жизнью, лишенной электрогрилей, дроновых трасс, очков Oculus, доступного образования и медицины. Да что там, в этом месте не было ни еды, ни воды. Мировое правительство отправляло гуманитарные грузы, но большая их часть попадала в руки бандитских формирований. Темный 21-й век человечества сменился Платиновым веком процветания, но не для всех. Разрыв между различными слоями общества оказался настолько глубоким, что преодолеть его было почти невозможно, несмотря на усилия обеих сторон искать компромисс и встретиться соприкоснуться цивилизациями во взаимном симбиозе, где нибудь на территории Мертвой Пустыни Гоби, Вечно воюющей Центральной Африки или изолированно непреодолимой стеной Мексики.
Михаил вышел из воды раньше и украдкой наблюдал за красивым за купанием Анны, ее идеальными формами, напоминающими античные статуи времен Древней Греции, предвкушая романтический вечер под звездами и страстную ночь, которой не было в его жизни очень давно, а возможно и вовсе никогда. Его не занимали мысли о том, что будет дальше и что может быть где-то там, где его нет. Важнее было то, что происходило здесь и сейчас. Однако где-то в глубине подсознания он понимал, что это не может длиться долго — скоро жизнь приобретет прежний темп, к которому он начал привыкать. Ложась на песок и закрывая рукой глаза от Солнца, он поймал себя на мысли, что в этот момент он счастлив, как не был счастлив еще никогда на свете, как те гребцы, что спокойно плывут по течению, преодолев опасные речные пороги.
После купания, Михаил и Анна держась за руки поднялись с берега обратно к уступу, где была расположена их кемпинговая зона, заказали на Ужин Форель с местной рыбной Фермы и легли обратно на свое прежнее место, чтоб обсохнуть. Разговор продолжился.
— А ты видела этих трансгуманистов? Кто они, как они живут?
— Да, но мне не приходилось общаться с ними плотно, да и вообще вряд ли кому-то это удавалось.
— Почему?
— Они поглощены своим цифровым существованием, забывая о реальности, и тем более не хотят возвращаться назад избегая общения с людьми не из своего круга.
— Чем они вообще занимаются?
— Они как древние монахи Тибета. Ищут что-то за пределами сознания, только те искали через всякие разные техники йоги и альтернативные способы мышления, а эти используют VR технологии, звук, свет, нейролинк и ноотропы, чтобы выйти за пределы разума и путешествовать в свои альтернативные мирах.
— И что они там ищут?
— Не знаю. Мне кажется, все это бредом.
— Да, согласен. Лучше жить здесь и сейчас. Тогда почему они едят натуральную пищу? Какая им разница, если они погружены в другой мир? Не складывается.
— Не знаю. Многие из них — ключевые акционеры крупнейших мировых компаний или напрямую являются членами мирового правительства. Мой отец и мать говорят, что вся политика уже давно строится где-то вне этого мира, отсюда и её оторванность от нас.
— Это типа метафора?
— Не знаю.
— Думаешь, есть другие миры? Ну, инопланетяне там всякие, призраки?
— Не знаю. Хотелось бы верить, что мы не одни, но сколько человечество не искало, пока никого нет.
— А слухи о раскопках на Марсе и странных артефактах?
— Если там кто-то и был, они уже как миллионы лет мертвы.
— Оптимистично, — с сарказмом заметил Михаил.
— Расскажешь о своих родителях?
— Мой отец, как и дед, — чиновники. Дед прошёл Третью мировую и после ранений оказался в восстановительном комитете, где и остался. Его направили в политику — вроде бы как временно, но всё затянулось. Отец пошёл по накатанной, уже без сомнений: соответствующее образование, карьера, правильные контакты. Он всегда был точным, сдержанным, уравновешенным. В его жизни нет лишних движений.
— А мама?
— Совсем другая история. Она родилась здесь, в России, но её корни — европейские. Бабушка переехала после войны, когда прежняя Европа трещала по швам, но у них остались связи — и, как ни странно, они не обрывались. Мама унаследовала фамильное состояние — фонды, активы, доли в старых корпорациях. Всё это казалось мне чем-то не совсем настоящим, как будто это где-то «там», в другой реальности. Но деньги приходили, и приходят до сих пор. Иногда — даже не деньги, а возможности. Поддержка, которую просто не видно. Тёплые рекомендации, приглашения, помощь в нужный момент. Незримая сеть, как если бы кто-то невидимый всё время смотрел, чтобы мы не упали.
— И ты как к этому относилась?
— Как к чему-то, что есть и всегда было. С детства мама брала меня с собой в Европу — чаще всего во Францию и Великобританию. Там всё было иначе: старинные дома, приёмы, конференции, люди, говорящие сразу на трёх языках. Я тогда училась молча сидеть и слушать. Мама никогда не вмешивалась в мой выбор, но, думаю, она хотела, чтобы я тоже научилась ориентироваться в этих слоях. Английский и французский стали для меня почти родными — я с ними росла.
— Она работает в культуре?
— Да, формально — да. Но это не работа в привычном смысле. Она курирует гуманитарные инициативы, сотрудничает с миссиями, фондами, участвует в переговорах на высоком уровне, помогает организациям, которые на словах никак между собой не связаны. Это больше похоже на неофициальную дипломатию. Она никогда не говорит о том, чем именно занимается. Просто действует. Всегда сдержанно, точно и красиво. Я даже не уверена, осознаёт ли она сама весь масштаб, хотя очень эти гордится.