– Грек! – пояснил серб, кивнув на угощения.
…ели пилав из общей плошки. Стеван глотал, едва жуя, а затем, глядя мимо, терпеливо ждал, чтоб Степан зачерпнул в свою очередь.
Доев, положили арбуз посредине – и черпали деревянными ложками мякоть.
– Знаш ли ко иде са два штапа? (Знаешь, кто ходит с двумя посохами? – срб.) – спросил Стеван.
Степан догадался, но качнул бородой, как бы вопрошая, и серб, торопясь, но, понизив голос, рассказал:
– Газда тамнице! Злотвор над злотворима!.. Али да чуеш, брате мой, причу о нему! (Хозяин тюрьмы! Злых злей!.. Но послушай, брат мой, быль о нём! – срб.) – серб стал говорить ещё тише. – Едном е он преварио пашу, био осудзен и послат на погублене. Веч су га набияли на колац! А онда е стигло помиловане! Скинули су га са коца, Степане! Зато он – онако! (Когда-то он обманул пашу, был приговорён и отправлен на казнь. Его уже посадили на кол! И тут пришло помилование! Его сняли с кола, Степан! Оттого он – вот так!) – серб потешно показал, как, переваливаясь, ходит эмин. – …Дуго су га лэчили. Сад му ноге иду свака на свою страну. Мрзи све живо! А найвеча омраза му е на хришчанэ! Сатро би он и мене и тебе, али мора да му е злато драже од омразе! (…Его долго лечили. Теперь его ноги идут в разные стороны. Он ненавидит всех живых! Но сильней всех ненавидит христиан! Он сгубил бы и меня, и тебя, но, должно быть, золото для него дороже ненависти! – срб.)
…выскребли арбуз до белого дна.
Степану стало совсем тепло на душе.
Вытянув ноги, тихонько пел: «…как со славной… со восточной… со сторонушки… пр-р-ротекала быстрая речушка… Дон…».
Набирал воздуха, и брал чуть громче: «…он… он прорыл, прокопал, младец… горы крутыя… А по Дону-то… по Дону… донские казаки живут, всё охотнички…».
Серб сидел напротив – и, не умея подпеть, мычал, и все морщины его – играли песню вместе с ним.
Степан, подмигивая сербу, посмеивался над собой: «В один вечер не казнили – а радости, как навек отпустили…».
…на другое утро пожаловал гость: жид в лапсердаке с длинными рукавами, в добрых коричневых сапогах. Очи навыкате, голова – грушевидна, борода – стрижена в цирюльне, из-под скуфейки – пейсы.
С ним зашёл, суетясь, Абид – должно, получил от жида свою монетку.
На ляха гость даже не взглянул. Мельком, но зорко оглядел Степана, однако распухшая голова его не вызвала у жида любопытства.
Серб оказался тем, кого искал.
Жид кивнул Абидке. Тот ткнул серба ногой:
– Тур, явур! (Встань, неверный! – тат.)
Стеван поднялся.
Жид облапал выпавшими из рукава длинными, будто струящимися пальцами его шею, плечи, спину, зад. Пихнул в грудь – Стеван пошатнулся, глядя на жида с брезгливым испугом.
Тот, ничем не смущаясь, дотянулся до лица серба – и поднял верхнюю губу. Увидел крепкие зубы.
Стеван мотнул башкой, стряхивая руку.
Грустно качая головой, жид вышел: у дверей его дожидался уже виденный Степаном огромный стражник в полосатой чалме.
– Тупас кул, Дамат (Грубый раб, Дамат. – тат.), – пожаловался жид.
– Юр, гёстеририм сана каба кулларны! (Пойдём, покажу тебе грубых рабов! – тат.) – сказал Дамат.
Дверь прикрыли. Загрохотала цепь.
Было слышно, как по двору ходит, стуча палками, эмин.
Серб бросился со своего места к лежанке Степана. Сгрёб в кулак землю и поднял руку: из кулака посыпалась пыль.
– Ебо му пас матер! (Ети пёс мать его! – срб.) – выругался он в сердцах.
Морщины на его лице обвисли.
Лях в своём углу затих, прислушиваясь.
– Кажи ми шта да радим, брате? (Скажи, как мне быть, брат? – срб.) – попросил серб одними губами.
Качнув к себе пальцами, Степан поманил серба. Тот пересел ещё ближе и склонил голову.
– Тот жид торгует невольниками, – сказал Степан.
Серб закивал: разумею, разумею.
– Тот жид – не азовский, а с Кафы. Жиды торгуют в Кафе всем, чем возможно. Лучшая торговля для жида – христьянами.
Брови серба взлетели вверх, а глаза стали по-собачьи тоскливыми.
– Твойи ортаци, српски трговци, спремни су да те откупе. Али за тебе нуде цену обичног галийского роба. Онолико колико си ти обечавао эмину – нэче платити. Ти си испричао эмину како си богат, да нэ би завршио на галийи, тачно? (Твои товарищи – сербские купцы – готовы тебя взять на окуп. Но дают за тебя обычную цену галерного раба. Столько, сколько ты пообещал эмину, – они не дадут. Ты же сказал эмину, что богат, чтоб не угодить на галеры, верно? – срб.)
– Тачно, брате! (Верно, брат! – срб.) – горько ответил серб.