Тут в гостиную вошел пожилой кабальеро в темных очках – несомненно, дядя Эухении. На голове у него красовалась феска. Он подсел к Аугусто и обратился к нему так:
– (Здесь фраза на эсперанто, означающая: «Согласны ли вы со мной, что благодаря эсперанто скоро наступит мир во всем мире?»)
Аугусто подмывало сбежать, но любовь к Эухении победила. Собеседник его продолжал болтать, и все на эсперанто.
Наконец Аугусто решился:
– Я не понимаю ни единого слова, кабальеро.
– Разумеется, потому что он говорит с вами на этом проклятом жаргоне, что зовется эсперанто, – вмешалась тетя, которая как раз вернулась в гостиную. – И добавила, обращаясь к мужу: – Фермин, это тот сеньор с канарейкой.
– Я, когда говорю на эсперанто, тоже тебя не понимаю! – ответил ей супруг.
– Этот сеньор поймал моего Пичина, бедняжку, когда тот выпал с балкона, и был настолько любезен, что принес его обратно. А вас, – добавила она, обернувшись к Аугусто, – как зовут, простите?
– Сеньора, я Аугусто Перес, сын покойной вдовы Ровиры Переса, которого вы, может статься, знали.
– Доньи Соледад?
– Именно. Доньи Соледад.
– Эту достойную сеньору я отлично знала. Она была образцовой матерью и примерной вдовой. Повезло вам с матерью.
– А еще мне повезло, что счастливый случай с канарейкой свел нас…
– Счастливый?! Вы его называете счастливым?
– Для меня – да.
– Благодарю, кабальеро, – сказал дон Фермин и добавил: – Людьми и их жизнью правят загадочные законы, которые, однако, можно и разгадать. У меня, сеньор, есть особое мнение практически обо всем…
– Будет тебе, – воскликнула тетя. – А как вам удалось так стремительно кинуться на помощь моему Пичину?
– Буду откровенен с вами, сеньора, открою свою душу. Я бродил вокруг вашего дома.
– Вокруг нашего?
– Да, сеньора. У вас очаровательная племянница.
– Понимаю, кабальеро. Вот, значит, почему для вас это везение. Вижу, что бывают судьбоносные канарейки.
– Кому ведомы пути Судьбы? – вопросил дон Фермин.
– Мне они ведомы, дорогой, мне! – воскликнула его супруга. И, обернувшись к Аугусто, сказала: – Двери этого дома открыты для вас… А как же иначе? Вы ведь сын доньи Соледад. Что бы там ни было, вы поможете мне избавить эту девчонку от каприза, который она вбила себе в голову…
– А как же свобода? – вставил дон Фермин.
– Да успокойся уже, дорогой, со своим анархизмом!
– Анархизмом? – воскликнул Аугусто.
Дон Фермин расплылся в улыбке и сообщил сладчайшим из голосов:
– Да, сеньор мой, я анархист, анархист-мистик, но поймите меня правильно: теоретически, чисто теоретически. Не бойтесь, друг мой, – с этими словами он дружески похлопал Аугусто по колену, – бомбами я не швыряюсь. Мой анархизм исключительно духовного свойства. Ибо я, друг мой, почти на все имею собственное мнение…
– А вы, стало быть, тоже анархистка? – поинтересовался Аугусто у тети, чтобы что-то сказать.
– Я? Да ну что вы! Разве может быть, чтобы никто никем не управлял? Если никто не правит, то никто и не подчиняется! Вы ведь понимаете, что это невозможно?
– Маловеры, что вы называете невозможным… – начал дон Фермин.
Тетя прервала его:
– Что ж, сеньор мой Аугусто, значит, договорились. Вы мне представляетесь замечательным претендентом: образованный, из хорошей семьи, и рента у вас выше обыкновенного… Нет, нет, отныне я болею за вас.
– Такая честь, сеньора…
– Да. Нужно привести в чувство эту девчонку. Она не злая, просто капризная. Балованная с детства, что уж там!.. Когда-то ужасное несчастье постигло моего бедного брата…
– Несчастье? – переспросил Аугусто.
– Да. Поскольку дело всем известное, мне не следует скрывать от вас. Отец Эухении покончил с собой после одной неудачной биржевой операции и оставил ее практически в нищете. Она унаследовала дом, но тот заложен, вся рента уходит на погашение долга. Бедная девочка решила уроками заработать на выкуп закладной. Только представьте себе! Да так можно еще шестьдесят лет уроки музыки давать!
Аугусто мгновенно осенила идея, щедрая и героическая.
– Девушка она неплохая, – продолжала тетя, – но понять ее трудно.
– А вот выучили бы вы эсперанто… – начал дон Фермин.
– Забудь ты об универсальных языках! Мы на своем-то родном не можем договориться, а ты на чужом предлагаешь?
– Не кажется ли вам, сеньора, – спросил Аугусто, – что было бы лучше, если бы все говорили на одном языке?
– Вот, вот! – возликовал дон Фермин.
– Да, сеньор, – твердо сказала тетя, – на одном, а именно на классическом испанском. А с бестолковыми служанками – на астурийском.