Мишку кто-то похлопал по плечу
– Не отпускай, не надо, а то поналезут всякие чужие – за своей спиной услышал он хриплый голос.
Мишка повернул голову: – сзади стоял Юрка, шею рассекала багровая полоса, лицо отекло и посинело, глаза казалось, выскочат из орбит, язык постоянно вываливался наружу и Юрка рукой впихивал его обратно в рот. Мишка попятился, чувствуя, как по спине текут струйки холодного пота. «Крышняк то у меня капитально снесло», – и неожиданно для себя Мишка подумал, – «а раз снесло, значит и бояться нечего, мне всё это мерещится. Как говорят, если не можешь сопротивляться – то получай удовольствие. Это все туман, наверняка от него галлики» Странно, но эти мысли успокоили его.
– Юрка, а что за люди по берегу то бродят?
– Покойники местные, не отпускай трап.
«А и впрямь, зачем нам чужие, от своих волосы дыбом» – Мишка обратно повернул трап на палубу. Потом он обогнул Юрку, стараясь не прикасаться к его телу, и тяжело опустился на жилой кап. Юрка уселся рядом. Мишка достал пачку сигарет, протянул Юрке.
– Не, я не буду, горло болит – отказался Юрка
Мишка закурил. Где-то спереди, там, где должен был стоять второй кран и куда уехал катер, раздался рвущий душу тоскливый крик.
– Ещё один – прохрипел Юрка.
– Кто?
– Усопший.
– Ты сам то живой? На верёвке висящим тебя видел, да и сейчас вид у тебя, волосы на жопе встанут.
– Дохлый я, Мишка, дохлый. Когда ты меня возле камбуза видел, я уж и тогда пару часов болтался.
Под ними со скрипом кто-то открыл камбузный иллюминатор.
– Танька никак очухалась! Юрка нагнулся и крикнул вниз – Поварёшка, ты что ли?
– Я, кто ж ещё?
– Что делаешь?
– Что что… Кишки свои в пузо собираю, да подмыться надо…
– Мишка приехал!
– Живой?
Живой …пока.
– Ну и славно.
Со стороны верхнего крана прогремели подряд два ружейных выстрела.
– Быстро они – задумчиво произнёс Юрка.
– Слушай, Юра, спросить всё хочу, что у вас тут произошло? И почему ты в петлю надумал? – Мишка полез за очередной сигаретой. – На меня достань то же, один уж чёрт сдох – было видно, как Юркины руки покрываются трупными пятнами. Он по привычке размял сигарету пальцами с почерневшими ногтями, прикурил от протянутой Мишкой зажигалки. Но в мёртвые лёгкие дым шёл туго. Юрка закашлялся, выплюнул сгусток чёрной слизи.
– Да всё нормально было до вечера, баржу выгрузили, кран заглушили, солярой малость торганули, ну и бухнуть решили. Борька в магазин на берег сгонял, Танька закуси наготовила. Сели, пропустили одну, вторую – вышли на палубу перекурить. А там всё туманом заволакивает, ничего не видно. И на душе муторно как-то сделалось. Плюнули, вниз спустились, опрокинули ещё по несколько, только тошнотнее всё делается. Да ещё Танька с Борькой семейную драму устраивать начали. Ебаришки херовы! Взял я со стола пузырь и к себе в каюту. Юрка закашлялся, горлом хлынула чёрная кровь, на палубе образовалась зловонная лужа. «Ух, блядь!» – вытирая подолом майки рот, проговорил он. «Так вот, захожу я, значит, к себе в каюту, зажигаю свет – а на кровати сидит она, дочь моя, и с куклой играет! Увидела меня – «папа, папа!» – и на шею мне бросилась. А тельце то у неё маленькое, худенькое, а сама целует меня. Только губки то у неё холодные, ведь умерла она два года тому назад!
Погубил я её, взял с собой на рыбалку, оставил её на берегу, а сам за водкой в магазин. Прибежал, а она уж утонула, вытащил, а она водичкой захлебнулась насмерть. Увидел её у себя в каюте и решил – хоть мёртвые, но вместе будем».
Дверь в жилое открылась и оттуда вышла повариха Татьяна, живот её был обмотан окровавленной простынёю, на белом лице чёрные кровоподтёки, один глаз полностью заплыл. В дверях она обернулась и протянула кому-то свою пухлую руку. Мишка увидел, как в поварихи ладошку вцепились маленькие белые пальчики.