- Я, в самом деле, очень разочарован, даже не думал, что это затянется на неопределенный период и придется обращаться к специалисту.
Его руки заботливо скользят вдоль моего тела, намыливая и следом смывая пену, прополаскивают спутавшиеся пряди волос. Потом он тянет меня из душевой кабины и укутывает в халат.
- Прости, - он снова повторяется, укладывая меня в постель. - Я должен был сдержаться, но, Сани, ты кого угодно доведешь своими постоянно перепуганными глазами и дрожащими губами. Я не был груб, я был почти идеален, что мешает тебе принять меня? Между нами были некие нерешенные вопросы, но у кого их нет? Все переступают через страхи, чтобы идти дальше. Думаешь, я когда - нибудь мечтал о том, что ты выберешь не меня? Что наш с тобой первый раз пройдет на старом скрипучем столе вместо шелковых простыней моей спальни?
Кхан вытягивается рядом, его ладони мерно скользят вдоль моей спины, успокаивая, но на самом деле вселяя страх перед возможным продолжением.
- Я с ума сходил по тебе, но боялся даже прикоснуться, ждал твоего совершеннолетия и я, конечно, жуткий собственник, к тому, что принадлежит мне, ни кто не имеет права прикасаться, просто смотреть. Я... немного... перестарался... ты... должна... меня... понять...
Он замолкает, продолжая рассеяно поглаживать мои волосы и спину, едва слышно хмыкает и тут же добавляет:
- Прости... я не должен был... делать... это снова... с тобой...
Я подавленно молчу, уткнувшись ему куда - то в грудь, не смея даже пошевелиться. Кхан пахнет гелем для душа и своим собственным, терпким, с легкой горчинкой ароматом. Я чувствую натянутые канаты мышц и властную силу его рук, и отстраненно думаю о том, что он неотразим, особенной мужественной совершенной красотой состоявшегося мужчины. Зачем ему я? Почему он не увлечется равной себе и не оставит меня, где - нибудь на задворках общества, напрочь позабыв, позволив мне стать счастливой без своего пристального внимания.
- Я люблю тебя, Сани, ты должна об этом помнить. Мы преодолеем трудности вместе, мы сможем стать ближе друг другу, ты полюбишь меня.
И столько убежденности в его голосе, основанной на собственной исключительности. У него есть все, власть, деньги, шикарная внешность, он привык видеть поверженных его великолепием женщин у своих ног, но я не была его женщиной, всего лишь всего лишь обычной шлюхой, выскочкой, пустым местом. Я слишком ничтожна, чтобы его полюбить.
- Маленький нас сблизит, только представь, наш сын или наша дочь, что - то от нас обоих, наше продолжение в нем.
Кхан отстраняется, нежно целует меня в макушку, потом в губы.
- Вот увидишь, он сделает нас счастливыми.
Наверное, никто из обученного персонала и подумать не мог, что я осмелюсь вылезти через окно клиники практически без одежды. Меня оставили в полном одиночестве в кабинете на первом этаже, дожидаться прихода доктора, завернутую в одну единственную простынь. И я покорно ждала, сидя на стуле возле стены, рассеяно разглядывая то, что происходило за окном, сквозь неплотно закрытые жалюзи. Потом встала, плотнее укуталась и, распахнув окно, настежь перебралась через подоконник. Единственный прохожий испуганно шарахнулся в сторону, а я побежала, босиком, вначале медленно и словно неуверенно, потом все быстрей, проворно сворачивая в закоулки, перебегая узкие улочки, иногда останавливаясь, чтобы спешно перерыть мусорный бак в поисках хотя бы какой - то одежды. Безуспешные попытки, впрочем, и я испуганно бежала дальше, судорожно оглядываясь по сторонам, боясь увидеть охрану, пока не выскочила прямо под колеса автомобиля. Они не задавали вопросов, оба решили, что я пала жертвой насильника, кровоподтеки на лице и теле, обезумевший от ужаса взгляд, мне нужна была помощь, и они мне ее предоставили. Привели в свой дом, отогрели и накормили и только после этого осторожно поинтересовались, нужно ли вызвать власти. Я поспешно отказалась, что - то испуганно лепеча и порываясь уйти. Они удержали меня снова, успокоили, заверили в том, что больше со мной ничего не случиться, и я осталась в их доме, который чуть позже смогла назвать и своим домом, старым, обшарпанным, но очень уютным и приветливым.
Она была заботливой старшей сестрой, он внимательным младшим братом, я стала для них чем - то вроде дальнего, давно забытого родственника, неожиданно забредшего в гости. Вил сделал мне документы и устроил на работу в бар, где он сам подрабатывал вышибалой, а Сюзи танцовщицей. Меня определили в посудомойки. Жили они интересно, с полулегальными доходами и подозрительными знакомствами, отсюда и возможность Вила сделать мне фальшивые документы, приемлемого качества и за скромное денежное вознаграждение. Сюзи же не стеснялась своего занятия, чем еще могла заниматься девушка без определенных связей и с хореографическим образованием. Она делала то, что умела, танцевала на сцене полуголой, умело выманивая деньги у пьяных посетителей, пока брат охранял ее от резвых, не в меру страстных поклонников. Вот такой у них был интересный семейный бизнес и он, честно говоря, нравился мне гораздо больше уважаемых компаний Аканти. Брат и сестра сумели остаться людьми, не потеряв себя в финансовой погоне.
И когда я уже утвердилась в роли посудомойки и почти родственницы Вила и Сюзи, и перестала пугаться шорохов и резких теней, пришло осознание того, что Кхан преуспел в своем эгоистичном желание получить наследника. Его визиты в клинику не ограничивались беседой с доктором, потом он обязательно уединялся со мной в палате на несколько часов, медленно и со вкусом наслаждаясь моим телом и моей покорностью. Наверное, в одно из его последних посещений все и случилось, останься я в клинике чуть дольше и Кхан бы получил свою мечту о наследнике. Понимание моего интересного положения пришло не без посторонней помощи, на изменение в моей фигуре обратили внимание все, кроме непосредственно меня. Я продолжала безмятежно наслаждаться свободой, новым обществом далеко не благородных людей и надеяться на то, что Кхану не станет известно место моего нынешнего пребывания. Это было страшной тайной и думать я могла только о ее сохранение, поэтому внезапное известие о том, что я несколько округлилась не просто от неожиданной свободы заставило меня сначала впасть в ступор и уж потом в истерику. Я ненавидела Кхана, я не хотела видеть его продолжение, но было слишком поздно избавляться от этой нежелательной во всех отношениях неприятности и, тогда Вил удивил меня. Он не спрашивал, кто отец и что нас связывало, он спокойно, будничным тоном, предложил мне выйти за него замуж и перестать отвергать собственное дитя. Я бессмысленно смотрела на него, не в силах осознать только что сказанного им, а он медленно шагнул ближе, с трогательной нежностью, обхватывая мое заплаканное личико своими огромными руками, и прошептал в самые губы:
- Ты нравишься мне, Сани, и я смогу позаботиться и о тебе, и о нем, доверься мне, подумай, я ни на чем не настаиваю.
Такой огромный и нескладный, но ставший таким близким и дорогим за эти долгие недели. Мой голос дрожал и прерывался.
- Ты... мне...
- Я не тащу тебя в постель, Сани, лишь прошу поверить в нас, в то, что между нами возможны отношения. Ты слишком красивая, чтобы оставаться одной и слишком слабая, чтобы попытаться выкрутиться из этой ситуации самостоятельно, без потерь.
- Ты не обязан...
- Я бы сказал тебе это рано или поздно, ты запала мне прямо в сердце, я бы не смог изображать родственные чувства долго.
- Не нужно...
Я беспомощно всхлипывала, а он продолжал смотреть на меня и уговаривать принять его предложение слегка охрипшим от переживаний голосом, преданно заглядывая мне в глаза. Постепенно он растопил лед, сковывавший меня столько лет, разогнал туман, буквально заставил полюбить собственного сына, не позволив отказаться от него и вынудив позаботиться о крошечном, постоянно пищащем, свертке. Вначале пришла ответственность и много позже привязанность, нежность и материнская любовь к Энтони. Прошел почти год после нашей свадьбы с Вилом, прежде чем я осмелилась войти в его спальню. Он терпеливо ждал, когда я приду сама, не позволяя себе выказывать малейшего неудовольствия или напряжения, и это подкупало, заставляло поверить в то, что у нас действительно что - то может получиться. Вил выходил из душа, когда я проскользнула в дверь, оставив сына на попечение заботливой тетушки Сюзи. Он потрясенно остановился посередине комнаты, не сводя с меня настороженного взгляда, я потянула пояс халата, сбрасывая его одним движением плеч. Стеснения не было вовсе, слишком строгий преподаватель обучал меня этому предмету. Я опустилась на колени и взяла его член в рот, сразу глубоко, так как того требовал Кхан, Вил застонал, потом дернулся навстречу, пытаясь толкнуться дальше и тут же шагнул в сторону, словно опомнившись.