Я не знал, почему именно сейчас этот образ столь живо возник перед моим мысленным взором, но вот — я лежу и думаю об этом самом бауле, разглядываю его в своем воображении, словно он тут, — распаковываю после перевозки, откидываю крышку. Впрочем, я мало что мог вспомнить о его содержимом, поскольку память моя сохранила о том времени очень немногое. Знал я только одно — я должен заново перебрать все содержимое баула, ибо теперь еще более отчаянно хотел найти хоть какой-то след моего прежнего существования.
Джордж Эдвард Паллентайр Монмут. Почему он носил мою фамилию? Что это? Всего лишь чистое совпадение, хотя и весьма странное, — или нас что-то связывает?
Мне не будет покоя, пока я этого не узнаю. В глубине души я был уверен, что тут должна существовать некая связь и что именно поэтому интерес к Конраду Вейну овладел мною столь сильно. Должно быть, моя семья имела с Вейном какие-то деловые отношения, и мертвый мальчик каким-то образом связан со мной.
Не был ли тот, чьи рыдания я слышал за дверью, его несчастным призраком? Не он ли был слабеньким бледным мальчиком? Быть может, когда он преследовал меня, отчаянно пытаясь привлечь внимание, ему нужна была моя поддержка? И чего он хотел? Покоя? Помощи? Или отмщения? В ту ночь возможным казалось все — все то, чего я прежде и вообразить себе не мог и о чем даже никогда всерьез не задумывался. То, что мне довелось пережить за последнее время, уже подготовило мой разум, но лишь когда я приехал в Элтон, когда прочитал то, что прочитал вчера днем, когда начал постигать истину о Конраде Вейне, но самое главное — когда увидел собственными глазами это имя: Джордж Эдвард Паллентайр Монмут, — лишь тогда я полностью убедился в существовании того, что лежит за гранью привычного мира.
Как ни странно, теперь я был менее напуган, чем раньше. Я больше не думал, что заболел, или сошел с ума, или стал жертвой чей-то злой шутки.
В комнате было необычайно холодно. Окна изнутри заледенели, запечатлев прекрасный тончайший узор в виде листьев папоротника. Было тихо. В воздухе ощущались спокойствие и безмятежность, как и весь минувший день.
Я проводил вечер, глядя на огонь, стараясь осмыслить то, что мне удалось обнаружить, и оправиться от потрясения, вызванного этим открытием. Ничего не происходило, никакие духи добра или зла меня не тревожили. Было так, словно, прикоснувшись к истине, я их победил, или, может, отправил покоиться с миром. Я надеялся, что они не возвратятся. Но я вовсе не намеревался бросать все это дело, я не мог — во всяком случае, не сейчас, мне необходимо непременно добраться до сути. И уж хотя бы насчет мальчика я должен найти подтверждение. Да и мой интерес к Вейну претерпел изменения. Сначала я собирался написать эдакую хвалебную биографию героя. Затем, когда мне открылось несколько больше, я намерен был представить миру притягательного, но не лишенного противоречий человека. Я хотел и изобразить его, и объяснить. Однако теперь, когда стали обнаруживаться эти странные факты о Вейне, я, вне всяких сомнений, наткнулся на ключ к разгадке моей собственной истории, а это интересовало меня куда как более живо, чем все остальное. Если его история каким-то образом переплетена с моей, то я хотел бы распутать нити.
В Лондон я возвратился на следующий день. Когда я отправился сообщить об отъезде Дансеру, он вроде бы удивился, но испытал заметное облегчение.
— Боюсь, я не последовал вашему совету, — сказал я. — Но я совершил открытие — нечто такое, что я предпочел бы не разглашать. Однако это настоятельно требует моего возвращения в Лондон.
— Так ваш визит в Элтон не был бесполезен? В записях нашлось что-то интересное?
— Да.
Он изучающе на меня посмотрел:
— Вы кажетесь спокойным, ничем не встревоженным.