– Чтоб блестело! – поясняет Вения.
Распутывают мои волосы. Заплетают косу. И, конечно же, макияж. Не слишком яркий, но довольно заметный.
Цинна приготовил зелёное платье. Это по колено. Что радует меня.
И туфли. Куда без них?
Выйдя из купе-салона, мы сталкиваемся с командой подготовки Пита и с ним самим. Он одет в черный костюм из необычной ткани (не знаю, как она называется) и темно-зелёную рубашку. Я упорно отвожу взгляд от мужа.
Эффи провожает нас до Дома Правосудия Одиннадцатого дистрикта. Там нас ждёт Хеймитч, чтобы познакомить с мэром.
Слышу, как снаружи разговаривают люди. Жители. Там есть и родители Руты.
Хеймитч оценивающе смотрит на нас.
– Хорошо смотритесь вместе.
Лучше бы он пил по ночам. Впрочем, именно этим он и занимается.
Мы не реагируем на его замечание или комплимент, или что он хотел этим подчеркнуть. Мы спокойно стоим и ждём неизбежного — нашего выступления. Я повторяю каждое слово про себя. Питу легче. Он может наболтать и без подсказок. Почему я не такая?
– Ваш выход через пять минут! – возбуждённо восклицает Эффи. – Спины ровнее, головы выше и улыбайтесь! – Эффи отходит на пару шагов, но потом оборачивается. – И не забудьте держаться за руки!
– А целоваться нужно? – спрашивает Пит.
Он что, решил меня в ступор вогнать?
– Не обязательно. Это же обычный дистрикт, – и Эффи семенит на своих каблуках к ментору, удаляясь от нас.
Тем временем, нас приглашают пройти к главным дверям для выхода на сцену.
Пит протягивает мне руку. За весь день мы не сказали друг другу ни слова.
Мне это не нужно. Видимо, ему тоже.
Я кладу свою руку в ладонь Пита. Сегодня она холодная и немного влажная. Неужели он волнуется?
Пять минут пролетают быстро.
И вот мы выходим на сцену. Перед нами огромная площадь Одиннадцатого.
Я ищу глазами родственников Руты. Их не трудно найти. Они сидят в первом ряду.
Моя полуулыбка исчезает с лица. Как же всё это печально. Зачем Капитолий так поступает с нами?
Мэр представляет нас, и Пит начинает нашу речь.
Я, не отрываясь, смотрю на маму (я думаю, что это её мама) Руты.
Как представлю, что моя мама и Прим стояли бы так же на нашей площади и смотрели на победителей, которые вернулись, а их дочери нет.
Не смей плакать. Камеры везде. Сноу следит за тобой.
Чувствую, как Пит сжимает мою руку. Я задумалась и пропускаю свою очередь говорить. Глубоко вдохнув, я начинаю произносить свой текст. Запнулась всего один раз. Для меня это просто успех!
Мэр благодарит нас за приезд и уже собирается отпустить со сцены, но я понимаю, что другого шанса обратиться к семье Руты не будет.
– Я хочу сказать спасибо всем Вам, – быстро начинаю говорить, не обращая внимания на слова мэра. – Спасибо за хлеб, – смотрю на мать Руты. – Я полюбила Руту, как свою сестру. Она всегда будет в моём сердце. Простите, что не смогла её уберечь, – слёзы начинают литься по щекам.
На площади повисла тишина.
Мне становиться неловко. Я сказала что-то не то?
Но тут люди начинают один за другим поднимать свои руки, с зажатыми двумя пальцами, оставив лишь три поднятыми вверх.
Меня бросает в жар. Они меня понимают. Они так же не согласны со всем происходящим.
Вдруг четверо миротворцев подходят к нам и толкают обратно в Дом Правосудия. Пит возмущённо толкает одного в ответ.
– Не трогайте нас! – кричит Пит.
Хеймитч подбегает к нам и берёт за руки. Он явно зол. Затащив нас в ждущую на улице машину, Хеймитч спускает всех собак на меня:
– Что ты себе позволяешь? – рычит Хеймитч. – Не смей говорить что-то от себя! Любое слово может стоить нам жизни. Перестань думать только о себе!
– Я думала о семье Руты! – с такой же интонацией отвечаю я.
– А о нас подумать не хочешь? – Хеймитч переводит дыхание. – Руте ты уже ничем не поможешь! А вот жизнь сестры, да и всех нас, целиком зависит от тебя!