Заголовок значит, что поселение сравняли с землей и на месте том сейчас одни развалины, пепел и кости. Среди них много маленьких детских косточек. В бедных поселениях всегда много детей. Но «это позволило снизить затраты». Когда-нибудь весь этот расчет придет на Пандемос. После первых этапов колонизации воспрянет вопрос прибыли под ложными криками и путаными понятиями о прогрессе и цивилизации.
Павел вернулся в комнату с небольшой, уже привычной тревогой, всегда наползаемой на плечи от видов черной пустой впадины, каким на самом деле является этот мир. Помещение можно было делить опускаемой стеной надвое и эту стену он держал всегда опущенной, потому что за ней мертвые жена с дочкой, от которых только тупая тоска. Не было необходимости каждый раз ее поднимать – посреди стены был узкий проход аркой без двери.
Сама комната более чем скудна, потому что на корабле двух самых низших социальных классов, которые могут с горем пополам позволить себе заплатить за билет-лотерею без всякой гарантии, Павел жил в самой дешевой комнате, в которой – правда – есть возможность разделять ее стеной пополам. Здесь двухместная кровать под узким иллюминатором, растянувшимся по стене и который далеко не может имитировать пейзажи Земли, а потому он всегда закрыт створкой – космос гнетет. В комнате постоянно тусклый свет, а в душе, который в другом углу комнаты, закрываемый только ширмами, коричневая, тысячи раз очищенная с неприятным запахом вода. На корабле конденсируется только питьевая вода и она же добавляется в сточную когда той ниже нормы. Но в основном эта вода постоянно совершает круговращение по тротокам через старые – как этот корабль, – давно непригодные фильтры.
Можно было бы слушать музыку, выходить в сеть, узнавать новости иногда долетающие до корабля с относительно близких колоний, правда, с опозданием в годы, если не больше, но так даже интереснее; можно было смотреть фильмы и много чего еще, но от этого всего Павел отказался, чтобы хоть что-то из средств хватило по прибытию помимо самой церемонии похорон. Единственное бесплатное, что осталось – то есть входило в стоимость билета, – так это тусклый свет, коричневая вода с запахом канализации и возможность включить звуки природы с Земли – песни давно истребленных птиц, голоса исчезнувших животных и мелодии вырубленых лесов.
В дорогих саркофагах не только присутствует подсветка и можно не просто открывать и закрывать створки поверх верхней его части из стекла, но и менять ту же подсветку, вырисовывать на телах людей любую одежду, будто они меняют ее лежа, неподвижно. Для странных людей существую саркофаги, где покойникам можно зачем-то включать музыку; есть и такие, в которых меняются времена года, а еще создают иллюзию, что там живой человек и можно подойти, сесть около саркофага и поговорить с ним – лежащим внутри. Всего этого в этих конечно же нет – они из самых дешевых, хотя и стоили Павлу все состояние. Он, редко подходя к ним, сам зажигал свет, чтобы посмотреть на неувядающие лица красавицы жены и милашки дочери, потом сожалея, не обнаружив в себе даже капли любви к двум замершим сердцам. Как их положили в старомодных платьях, так они и лежат. Одежда тоже остается в саркофагах как новая.
Раньше боль была острой, со слезами, а теперь она даже какая-та неприятная, тупая и тягучая, будто бесчувственная. Когда время застывает и при этом продолжает носится вместе с пространством, то оно творит с человеком жуткие вещи. Когда-то эти два саркофага были для Павла вместилищами его святынь – всей его жизни, то есть прошлой жизни без желания настоящей и будущей. Теперь же он везет груз, который можно было бы и не везти вовсе. Уже как более года Павел не знал, зачем он все это предпринял? Не все ли теперь равно жене и дочери, вернее их телам? Их трупам! Разумом он их не забыл – нет, но чувства умолкли превратившись в подобие космоса.