3
За неделю два убийства с одним изнасилованием. Для транспортного корабля переправляющего дешевый восполнимый человеческий материал это вполне обычно. В среднем за время перевозки на классах подобного корабля умирают насильственной смертью от четырехсот до пятисот человек. Потому как большинство людей здесь с сомнительной репутацией, то преступность на транспортнике намного выше, чем на Земле – даже в самых неблагополучных районов, которых не мало. Очень многие из пассажиров с условной судимостью – кому разрешен выезд с Земли. Это еще хорошо, что преступников перевозят отдельно, но подумывают некоторые категории переправлять и обычным гражданским путем, что приведет к меньшим затратам, и это, в целом, настораживает, но уже не может беспокоить Павла. Это последнее и, кстати, первое его путешествие за пределами Земли.
Вчера Нэхид на вопрос Павла, не боится ли она – «такая приметливая, отличающаяся на фоне остальных», ходить одна по этому кораблю. Убийства здесь – дело обыденное, а изнасилований – если бы вели подсчет – наверняка в разы больше. В ответ она молча расстегнула нижнюю пуговицу своей красивой приталенной зеленого цвета жилетки и показала на левом боку ножны над которыми высилась искусно оформленная, в таком же архаичном этническом стиле, как и вся Нэхид – словно прибывшая из самой Персии, рукоятка кинжала. Она на столько уверенно продемонстрировала оружие, что не возникало сомнений в превосходном обладании им этой женщиной, а таким вещам учат сейчас только на Востоке Земли, и то в маленьких, закрытых обществах.
– Нет, это не совсем кинжал, – сказала она Павлу. – Это стилет. Такие только у нашего сестринства при храме преблагой Анаитиды. Времена очень плохие, – добавила она, будто оправдывая наличие у себя холодного оружия.
– Так вы?., – нерешительно начал он.
– Я жрица Красивейшей и Прекраснейшей, наполняющей все смыслом богини Анаитиды – сокрытого лика всех миров.
Многое можно было ожидать от восточной женщины, к тому же открыто носившей этнический ближневосточный костюм. «Нет, тогда так не ходили, но он очень приближен, а в некоторых местах костюм полностью схож», – пояснила Нэхид. Но то, что она является жрицей некоего культа, какой-то богини Анаитиды – ожидать было нельзя. Последователи культа – огромная редкость, особенно на Земле. Павел слышал что-то о всяких там жрецах и жрицах, что некоторые почитатели богов всем сообществом покидают Землю поселяясь на далеких колониях, но рассказы об этом были так редки и расплывчаты, что звучали как истории о нечто давно, когда-то существовавшем и о чем достоверно сказать уже нельзя. Нэхид заметив удивление Павла, граничащего с восхищением, сказала, будто поясная:
– Я очень рада, что посвятила жизнь служить Красоте. По крайней мере при мне, вы это слово обязаны, – подчеркнула она, – про-из-но-сить с возможной для себя долей потчения. Другой отношения я не потерплю, – начала она ставить условия, – иначе, до конца полета, прежде чем мы окон-чательно разойдемся, нам надо уже прекратить общаться. Вы меня понимаете? Понимаете о чем я?
– Кажется, да, – немного растерянно ответил Павел. – Если вам так угодно, то я, конечно, последую вашей просьбе, Нэхид. Мне не сложно. Но вам тоже надо учесть – я ни во что подобное не верю. Но из уважения к вам я с охотой последую вашей просьбе, – повторил он, намеренно подчеркивая свое уважительное отношения к ней.
– О! Я понимаю, Павел, – загорелась Нэхид, найдя в нем дружеское, не напускное отношение, что очень редко можно встретить в людях, когда дело касается представителей какого-либо культа. – Среди сестер у нас очень много атеисток. Это не мешать. Как мне кажется, даже напротив, – повеселела она.
Очень противоречивое заявление Нэхид, что в их культе некой богини Анаитиды присутствует много сестер атеистического мировоззрение, хотя и слегка удивило Павла, но не на столько, чтобы задавать вопросы. Тем более, заметно повеселевшая женщина, наверняка ожидавшая даже от Павла враждебного отношения после ее признания в поклонении «переносным состояниям расстроенной человеческой психики», как где-то она вычитала, разговорилась более обычного. Строгость ее красивого лица сменилась открытостью милого выражения темных, обведеными глубокими тенями глаз, и по настоящему искренней, как у юной девушки улыбкой – это особено было заметно и не могло не восхищать. Губы ее приковывали взгляд, от чего Павел очень смущался, понимая, что Нэхид это замечает, но ни единого упрека с ее стороны не последовало. Напротив, она будто бы делала свое лицо еще более невинным, непорочно-девственным, и если бы не глубокие тени на глазах, то Павлу могло бы показаться, что перед ним не просто красивая женщина, а юная особа, долг каждого перед которой оградить ее от всего зла и порока этого слишком человеческого муравейника, все дальше и глубже проваливающегося в безжизненные холодные пустыни космоса. Человек становится очень похож на него, будто подражает – сердце холодное, душа бесчувственна, а вокруг только средства обогащения. Он как черная дыра, считающая, что все служит ему; что вправе проглотить каждое, до чего дотронется.
А Нэхид все рассказывала и дружественно улыбалась, и была она как далекая звезда из параллельного космоса – сердечна, душевна и тепла. В разговоре она – случайно, а может и нет – дотронулась своей ладонью руки Павла, от чего по всему тело пробежала приятная волна, до того нежная, что испугало его и заставило покинуть Нэхид, скрывшись у себя в комнате в звуках умершей природы.