Теперь ночами этот арочный проем в стене становился каким-то зловещим, будто через тьму, что за ним, на Павла смотрит сама ледяная бездна. Через силу, обливаясь пóтом, он делал шаг, второй и третий, стараясь перебороть себя – там же не ужас, там самое ценное, что у него осталось, или оставалось, – но ничего не выходило. С приближением инстинктивный, нечеловеческий ужас поднимался все выше, готовый накрыть с головой, и тогда Павел бежал обратно к кровати и всякий раз замечал, что створка вытянутого иллюминатора открыта, а за ним, невероятно близко, красного цвета, где-то переливающаяся в розовый, а на краях ярко-синяя туманность – очень красивая, но на столько пугающая, что при виде ее хотелось вырвать глаза. Каждую ночь Павел налегал всем телом на створку иллюминатора и отводя взгляд пытался ее закрыть, но ничего не выходило. Нечто будто заставляло, чтобы Павел смотрел на эту красно-ледяную и мертво-синию светящуюся туманность, но он не хотел, не желал – боялся ее. Туманность сквозь зрачки вползала в нутро и подбиралось к душе, чтобы встать напротив нее и переливаться всеми своими красивыми цветами и тем заворожить наивную душу, которая не прознала подвоха. И когда она, совсем уже увлеченная гармонией всех красок полностью забудется, туманность явит себя какая она есть – холодная и пустая, расползаюшаяся останками мертвой звезды. Поздно! Душе никуда не деться – только стоять окоченев от ужаса увиденного, потому как поняла она, что туманность, это зеркало ее – потерявшей всякую опору.
По пробуждению с наступлением условного утра капли переставали оглушительно стучать о пол, а вонь протухшей грязной воды уносилась в космос; створка опускалась и не поднимались до самой ночи. Это tantibus esse. Человек, который запустил болезнь и перешел рубеж, за которым нет возврата к нормальному состоянию, заканчивает жизнь суицидом, не в силах выносить ужас своих галлюцинаций.
Безутешно, когда tantibus esse проявляется на половине пути следования корабля, если – скажем – остается еще с год и даже меньше, но когда следование приближается к концу, то необходимо только потерпеть и ждать, ведь болезнь эту порождает глубокий космос, а его сила притупляется твердой почвой. В первом случае лучше всего не ждать – нет смысла переживать нарастающий кошмар, но куда правильней выброситься наружу, навстречу источника своего безумия. Пандемос близко – меньше месяца осталось.
– Вы заметили, что свет стал не надолго пропадать? – спросила Нэхид намеренно подчеркивая свой акцент, но стараясь говорить правильно и отчетливо.
Оба они вышли на прогулку после ужина – одни проходили по пустому прохладному коридору, по стене которого как длинная лента протянулось толстое стекло, за которым вечно правила ночь. Женщина была вся в синем: юбка, жилетка и кофточка с длинными рукавами и воротом по самый подбородок; только переплетающиеся цветочки и узоры на ней были красного и зеленого цветов.
– Да, – охотно согласился Павел, не мало удивившись, что пропадающий свет не плод его галлюцинаций. – Я думал это только у меня... У меня из самых дешевых… комнат.
– Мне сказали, что мы сбавлять скорость, чтобы пройти мимо планеты Кэритас. Корабль вос-поль-зуется ее притяжением и сменит тра-а-екторию своего… своего пути, иначе нам никогда не добраться до Пандемоса. Я слышала – это очень Красивая, – с придыханием сказала Нэхид, – планета. Говорят, она похожа на нашу Венеру. Вы будете наблюдать за этим процессом, Павел? Вид будет изуми-и-ительный, я вам обещаю!
– Не знаю, – тихо сказал он. Коридор этот и без того нагоняет непроходящую тоску.
– Я хочу, чтобы вы пришли. Вы придете? – В вопросительной интонации Нэхид всегда явно выражалось утверждение и даже требование. Почему-то Павел относил это к ее восточному менталитету, напрочь забыл, что в таком случае ее поведение должно было быть в точности наоборот. Во всяком случае Павел не обижался на ее манеру, а принимал так, как принимают слабости большинства людей.
– Павел? – озадачилась Нэхид, заметив в нем что-то неладное.
За спиной, из необозримого конца, куда плавно дугой скрывается коридор, Павел почувствовал пульсирующий мороз. Настороженно оглянувшись, он ничего нового не увидел, но пульсация все нарастала, а с ней будто бы в биении сокращался свет в конце коридора; и словно арочный проход, что в комнате, зловеще посмотрел на него, проник через глаза и ухватился за мозг всем ужасом, что скрывает пустая, со всех сторон зияющая бездна, от вида которой сами черные дыры содрогаются, в страхе виня во всем звезды, которые не в силах осветить границы этого кошмара, что навис над всем существующим и грозящийся быть вечно.
В ушах раздался гул, а за ним неистовый вопль всего существующего, будто в миг отворились врата и ад хлынул через зияющую со всех сторон ледяную бездну. Затопило все, и у Павла как в мозгу неистово забились остатки сознания – они кричали, они молили, они прорывались через глаза, зрачки которых раздвинулись до самых век.
Нэхид, заметив, что Павел затрясся, а шея его напряглась, и широко разинутые глаза на побледневшем лице готовы ослепнуть от невидимого, но осязаемого ужаса, сохраняя спокойствие и продолжая держать руки опущенными, пальцами сцепленными друг с другом, только подняв тон, громче и требовательнее спросила:
– Так вы придете, Павел? Мне нужно знать. – Но он не реагировал, и тогда женщина выкрикнула, уже сама разволновавшись за собеседника: – Немедленно скажите, Павел!
Он дрогнул всем телом, поведя лицо в сторону, но очнулся. Ударом раздался последний пульс кошмара и словно сам испугавшись красивой женщины в синей изящной одежде, убежал проч по коридору.
– Я хочу чтобы вы пришли и посмотрели на планету со мной! – сказала Нэхид, заметив, что собеседник пришел в себя. Она будто бы злилась на него за этот припадок. – Не смейте отказывать мне. Тем более после этого! – Было заметно, что у нее самой затряслись руки – пальцы дрожали, но Нэхид старалась выказывать спокойствие.
– Да! Конечно! – заторопился он, рассеянным взглядом пытаясь сфокусироваться на лице женщины. – Приду, приду Нэхид, – и более ничего не сказав, пошел не попрощавшись, но вскоре обернулся и растерянно спросил: – Или мне следует вас проводить? – «Я и не заметил, как она непринужденно установила свои правила общения. Я словно во всем ей обязан», – на месте осознал он, увидев строго-обворожительное лицо Нэхид.
– Нет, Павел, сегодня не надо меня провожать, – ответила она. – Спокойной ночи. И не смейте больше опаздывать на завтрак!