- Он что-нибудь проходил в школе? Да, он как-то проходил мимо школы, -
И то верно, проходил, распугивая всех своим перегаром и остановившимся присталь-ным взглядом. Интернат вселил в него уверенность, что с ним так до конца жизни и будут возиться, будут тянуть, переводить из класса в класс и всё само по себе наладится. Жизнь приняла его в своё лоно с распростёртыми объятьями, или даже нет, с распахнутой во всю ширь пастью, и начала медленно перемалывать. Даже теперь в сонном забытьи всё ещё мерещились прокуренные закопченные квартиры, пьяный угар, бесцельное шатание, какие-то разборки. Остатки ускользающего разума тихонько шептали, что конец уже близок, но уже слезть со всего этого было невозможно. Фальшивый ореол собственной крутости и авторитетности ослеплял воспалённый от алкоголя мозг. И даже смерть отца еле-еле задела внутри обвисшие и раздёрганные струны, которые уже давно не могли издать хоть какой-нибудь звук. Дважды он чудом избегал тюрьмы. Потом - вот досада - армия. Нашли-таки, замели. Как раз в тот год, когда произошли все эти эпохальные события, когда в одночасье весь мир покрылся безжизненными пятнами, дышащими радиацией и вообще невозможной чертовщиной, именуемыми зонами. А Иван попал на флот. Попал, конкретно попал. Когда после первой же попытки ещё в учебке "показать зубы", проявить свой блатной характер, он был избит как собака. Потом ещё и ещё, до полного осознания своей ничтожности и никчемности. Был Иван и нет. Пол года превратились в кромешный ад, потом вроде поспокойнее стало, да и то только потому, что никто особо не хотел его трогать - слишком жалок и противен был этот морячок, чтобы ещё об него пачкаться. Хотелось свободы, очень хотелось, но даже дезертировать толком не сумел, спалили тут же, и навтыкали снова, одно хорошо - судить не стали. Так прошло ещё пол года. Окончательно выветрилось понимание того, кто он, для чего и зачем. Непобедимой осталась лишь тяга к алкоголю. До поры до времени.
То утреннее построение он запомнил на всю жизнь. Словно кто-то воткнул сзади финку в поясницу и начал медленно поворачивать. Багровое пятно восходящего солнца развалилось и поплыло в глазах алыми всполохами, тошнота подкатила к горлу. Потом пустота, а следом вереница каких-то бредовых картинок, снов, какое-то бесконечно-нелепое кино с непонятным неопределённым финалом. К счастью, закончилось оно относительно нормально - Иван выжил, пролежав в беспамятстве почти две недели в военном госпитале. Просто наступил предел, ведь как бы ни был силён организм, но предел его возможностей наступил и он пал в борьбе с огромными дозами алкоголя. Бог миловал, почки не отказали совсем, вылечили парня, но и теперь, вот как сегодня утром, они нет-нет да барахлили. Лёжа в госпитале, он понял то, чего до этого не осознавал - умирать очень даже не хочется, наоборот, хотелось руками, ногами, зубами впиться в жизнь и не отпускать её. Страх возможного конца сделал то, что не удавалось сделать до этого всем, кто по доброте душевной или по необходимости пытались вразумить Ивана сойти с этой дороги, ведущей в пропасть. С алкоголем было покончено раз и навсегда, хотя нет-нет да и возникало желание приложиться.
Чтобы отвлечься от этих мыслей и развеять скуку, парень начал читать всё, чем была богата госпитальная библиотека. Не трудно догадаться, что на какой-то книге сфера его интересов значительно поменялась. Так и произошло, и книгой этой было какое-то посо-бие по двигателям. Никогда раньше он и не думал, насколько это окажется для него интересным и увлекательным.
Его не комиссовали после болезни, хотя потом это ему аукнулось, а сейчас, переведённый на другой корабль, Иван понял, что появилась возможность не бегать от жизни по минному полю, а попытаться привести всё в порядок. Общаясь с тамошними мотористами, хватая во всём столь приглянувшиеся ему знания, парень всё больше и больше убеждался, что это - его стезя. Второй год окончательно его изменил, превратив из вечно спитого, замученного, забитого разгильдяя в аккуратного ответственного и исполнительного старшину. Хотя, подозрение и недоверие ко всем всё равно нет-нет да проскальзывало. Забавным казалось со стороны и то, как он, в свободное время не шёл на отдых, а пропадал в машинном отделении, допытывая механиков о том, как работает это, а как это, глядя восхищёнными глазами на мерно стучавшие агрегаты и механизмы.
Флот он считал местом своего второго рождения, сжился с этой морской стихией всей душой, но, увы, контрактником он не стал - почечная болезнь, не помешавшая дослужить, стала непреодолимым препятствием в реализации этой идеи. Контрактником его не взяли.
В столовой для охранного персонала и рабочих на первом этаже уже с семи утра было тесновато, в воздухе витал запах чего-то молочного, дешевого кофе, перед раздаточными стойками выстраивалась шеренга людей с подносами. Иван нащупал в кармане пластиковый квадратик и пристроился за спиной коренастого мужика с висевшей на шее маской респиратора и дозиметром в чехле поясного ремня. Чернорабочий. Своего рода обслуга. Этих пихали везде, где не хватало людей, и в охрану периметра, и в конвои научных групп, и, естественно, на строительство новых укреплений и ремонт старых. Не имея никаких профессиональных навыков, они тем не менее со временем одинаково ловко учились управляться и с техникой, и с приборами, и с автоматами, если, конечно, выживали и соглашались терпеть всё это за относительно низкую плату. Иван воткнул свою карточку в узкую прорезь аппарата, стоявшего возле прилавка, забил персональный код. Питание, формально, было бесплатным, но по сути всего лишь оплачивалось по безналу. Каждый вечер на специальную карточку начальство переводило всем определённую сумму, на которую, по их усмотрению можно было питаться весь день. Если хотелось чего-то сверх нормы, приходилось доплачивать живыми деньгами. Вот как сейчас, когда Иван, прыгая пальцем по сенсорному экрану и собирая себе заказ, выбрал две кружки кофе вместо установленной нормой одной. Слишком уж муторно было в голове, организм так и не хотел просыпаться полностью.