А потом она запела. Завораживающим голосом, красивую мелодию, тоскливо и жалобно, словно умоляя о чем то-то небеса и плачась на жестокую судьбу. Переливами взметнулась ввысь песнь и люди оцепенели, не в силах закрыть уши или отвести взгляд.
Они стояли и слушали Песнь Ламии, смертельную, и проклинающую. И тысячи болотных огоньков подвластных ее зову поднялись из трясины и направились к городу, врываясь в дома и души, сжигая людей изнутри и стирая в пепел стены, деревья и даже воспоминания о том, что здесь было. Настолько сильным был жар, что даже камни плавились от него. Воздух наполнился криками и мольбами о помощи, которые больше некому было услышать.
В тот вечер, город перестал существовать. Остался лишь пепел... И смрад."
- Как же долго восстанавливали город? - Спросил я, отчасти радуясь, что жуткая история наконец-то закончилась, но продолжаясь терзаться непонятными вопросами. Я чувствовал смертельную усталость, навалившуюся резко и сразу, и мне хотелось только одного - лечь, наконец, и заснуть.
- Ты не понял, дурень? - Старик тяжело поднял на меня взгляд, и я невольно отпрянул. Глаза - два затягивающих болота, давили на меня - Нет никакого города. Он перестал существовать почти три сотни лет назад. И этого ничего нет. - Он провел рукой вокруг, на мгновение в глазах померкло, и я с удивлением увидел, что вокруг нет ни трактира, ни камина, ни даже бутылки эля, а сам я затянут почти по горло в трясину, судорожно сжимая руками крохотный кустик. Сидящий прямо передо мной старик, вниз не проваливался, абсолютно спокойно стоя там, где я отдавал жгучему холоду последние мгновения жизни.
А вокруг - только болота. И лишь светятся, невдалеке, зеленоватые болотные огоньки да слышится негромкое пение...
- Это она?
Старик... Черты его постепенно расплывались, превращаясь из человеческих, в какие-то наиболее расплывчатые....
- Так за что же... Это все... Мне?
- Я решил, что ты должен знать. Они - он махнул в сторону огней, тоскливо кружащих над смутно различимыми кочками - были глупы и жестоки. Но ты другой. Ты имел право знать.
- И выхода нет?
- Выхода нет. - Грустно усмехнувшись, старик на мгновение замер прислушиваясь - Ты слышишь? Она все еще поет. Она проклинает каждого, кто осмеливается прийти сюда. Так велик ее гнев и так тяжела потеря от осознания чужой несправедливости, так сильно затоплено оно горем, что она никак не может закончить песнь - проезжает ли мимо путник, бредет ли старец, все одно - и песнь удлиняется на еще один куплет. Тогда, она многое потеряла в себе, и многое обнаружила, но ничто не дается просто так, и каждый подарок - желанный или нет, мы вынуждены использовать... Твоим подарком стало знание. Цени его, может быть, однажды, она наконец завершит последними словами свою песнь, и это место вновь оживет... Честно говоря, я соскучился по звуку людских голосов... Но прости, ты же хочешь спать? Не бойся, старик Куагмир позаботится о тебе...
Мягкие объятия трясины сомкнулись над моей головой, и мне наконец-то стало тепло.
Я заслужил отдых.
Я буду спать....
И ждать... Ждать финальных слов. Слов, которыми станут: "Я прощаю"
Где-то далеко, в далеко ущелье, куда весьма сложно спуститься из-за болот и невозможно найти дорогу назад из-за тумана, если вдруг туда попал, стоит обгорелый остов из камня, с узким лазом в центре, из которого доносится негромкое пение. Это место пользуется дурной славой - вокруг него пропадают люди. И некому рассказать, что он там побывал, некому предупредить... Как некому попросить прощения.
Там, внизу, доживает свое время, допевая песнь последняя ламия, которой не суждено принести змеенышей на посвящение великому Змею.
Ее лицо покрыто застарелыми шрамами, волосы отрасли, закрывая все ее тело черной с проседью волной покрывая все вокруг - ржавые цепи, затупившиеся иглы, покрытые кровавой ржавчиной ножи, сваленные в углу полуистлевшие кости, перевязанные ржавой проволокой.
Она поет, не уставая и не останавливаясь, глядя в тьму холодными провалами пустоты. А в руках ее череп, с молодыми, смеющимися глазами.
Она видит его.
Он смотрит на нее с гордостью.