Она подошла к столу, её улыбка была уместна. «Боже мой, какой чудесный перерыв в моей рутине этим холодным ноябрьским утром. Полагаю, вы пришли спросить меня об убийстве бедняжки Вероники».
38
«Сядь, Марсия».
Она грациозно села напротив него и широко улыбнулась. «Можно называть вас Диллон, раз уж мы, кажется, обращаемся друг к другу по имени?»
"Нет."
За ней, скрестив руки, стояла крупная женщина-охранница с красивыми тёмными глазами и плотно сжатыми губами. Казалось, она могла бы разнести кому угодно голову, но когда она взглянула на Марсию, её лицо расплылось в почти улыбке, словно она смотрела на подругу. Её реакция на Марсию напомнила Савичу, что Гей – психопатка, умеющая притягивать к себе людей, своего рода харизма, скрывающая её истинную сущность.
Марсия откинулась назад и скрестила руки, всё ещё улыбаясь. «Значит, чтобы вас пригласили, нужна смерть. Должен сказать, вы отлично выглядите, агент Савич, и весьма привлекательны. Я всегда считал, что вы затмеваете мужчин Расмуссенов. Как думаете, мне разрешат присутствовать на похоронах Вероники?»
«Если бы тебе разрешили пойти на её похороны, тебе пришлось бы надеть оранжевое. Жаль, что оно делает тебя довольно бледной, ведь ты будешь носить этот цвет до самой старости, когда тебя это уже не будет волновать».
Он увидел вспышку ярости, которая тут же угасла. Марсия рассмеялась и погрозила ему пальцем. «На самом деле, мне этот цвет не так уж и плох. Посмотрим, как долго я его буду носить, агент Савич».
Она резко выпрямилась, достаточно, чтобы охранник вздрогнул, но недостаточно, чтобы предостеречь её. «Я знаю, ты считаешь, что я причастна к убийству Вероники в кафетерии, но я ничего об этом не знала, пока мне не рассказал охранник. Я была в общей зоне и разговаривала с этим милым охранником. Его зовут Джуниор. Я не знаю его фамилии».
«О чем вы говорили?»
«В Вашингтоне говорят только об одном, если это не политика.
Футбол и статус «Редскинс».
Савич позволил её словам на мгновение обдуматься, затем откинулся назад, скрестив руки на груди. «Я бы лучше рассказал о том, как ты организовала убийство Вероники, словно балет, как спланировала всю постановку. Это было даже артистично, не правда ли? Всюду были твои отпечатки пальцев, безумно и неповторимо. Ну же, не стесняйся, Марсия.
Разве вам не понравилось бы присвоить себе заслуги?
«И вам бы понравилось приписать мне ее убийство, не так ли, агент Савич?
Извините, но, как я уже сказал, я не имел никакого отношения к тому, что случилось с бедной Вероникой. Я действительно очень любил её, пока она не предала меня, не впутала меня в свои попытки убить Венеру Расмуссен. Я понимал. Вероника была в отчаянии, не знала, что сказать, и, будучи не очень сообразительной, бросала на растерзание волкам всех подряд.
«Не скромничай, Марсия. Это совсем не похоже на тебя. Ты не была сообщницей Вероники; ты сама руководила всем заговором Расмуссена, как и убийством в кафе, — поручив это кому-то другому».
Она помахала ему руками. Савич увидел, что её ногти ухожены, но не отшлифованы. Она что, попросила охранника дать ей разрешение?
Марсия сказала: «Позволь мне рассказать тебе кое-что, чего ты, вероятно, не знаешь. И да, я сказала то же самое начальнику тюрьмы Патни. Можешь спросить кого угодно, на самом деле».
Вероника не нашла здесь друзей. Она не понимала, как сильно ей нужны друзья. Она вела себя так, будто была лучше других, а никому не нравится такое отношение, без уважения. Я слышал, она жаловалась на некоторых заключённых, втягивала их в неприятности. И что ей принесло это отвратительное отношение? Заточку в грудь. Да, немного перебор, но ей следовало бы знать, что в тюрьме не стоит наживать врагов.
Она склонила голову набок, не отрывая взгляда от его лица. Она снова улыбнулась. «Какая оплошность с моей стороны. Я забыла спросить. Как поживают твоя милая жена и твой сынишка? Его ведь зовут Шон, верно?»
Савич хотел перепрыгнуть через стол и задушить ее, но вместо этого он сказал без паузы, сохраняя спокойный голос: «Кто из вашей частной банды толкнул ее
Заточка в груди Вероники? Вы или Дзанетти выбрали заключённого, который это сделал?
В её глазах мелькнула ярость, и она покачала головой, словно разочарованная учительница. «Банда? У меня нет банды. Конечно, некоторые заключённые склонны держаться вместе, и есть прирождённые лидеры. Я держусь от них подальше, а когда не могу, всегда вежлива и внимательна. В конце концов, мне придётся оставаться здесь только до тех пор, пока меня не оправдают на суде через несколько месяцев. Если, конечно, меня вообще доведут до суда».