Они отчётливо услышали из камеры Элизы суровый голос молодой женщины: «Ты совсем рехнулась, понимаешь? Мой муж свернёт твою тощую шею и засунет твои мозги тебе в штаны. Стена тонкая, всего лишь перегородка из крашеных досок, ведь мы делим одну экзаменационную комнату на две, так что он услышит, если ты попытаешься что-нибудь со мной сделать».
Они слышали, как он шипел, выкрикивая проклятия, быстро и громко, как пулемёт, но больше ничего. Никаких выстрелов.
Савич ухмыльнулся, как бандит. Спасибо, Дженни .
«Это моя девочка», — прошептала Элиза Колетт. «Смелость и упорство». Она спокойно сказала в камеру своим переговорным голосом: «Гэри, мы можем получить деньги, но ты же знаешь, что нужно время, чтобы доставить сюда вертолёт, нужно лететь с авиабазы Эндрюс».
«Не лги мне».
«Нет, Гэри, я не лгу. Мне нужен как минимум час, чтобы доставить сюда вертолёт».
Они слышали, как он спорил сам с собой, а затем: «Сорок минут, и всё. Я перестреляю этих придурков или, может быть, воткну юной Дженни в живот одним из этих докторских скальпелей? Воткну его глубоко, а потом вырву, понимаете? Пусть смотрит, как кровь льётся у неё сквозь пальцы».
«Я думаю, что, возможно, возьму с собой этого мальчишку-полицейского, чтобы убедиться, что никто из его дружков не потеряет над собой контроль». Голос Дюваля изменился с насмешливого и язвительного на холодный, как смерть.
Элиза сказала твёрдым голосом судьи, выносящего приговор: «Нет, вы не возьмёте с собой офицера Джанко. Это не обсуждается. Послушай, Гэри, я позвоню властям, посмотрим, что можно сделать, чтобы ускорить их. Но позволь мне выразиться предельно ясно. Если ты убьёшь кого-нибудь из заложников, ты не уйдёшь; тебя убьют. Ты же это знаешь, правда?»
Он повесил трубку.
Элиза сказала: «Он говорит, что накачан, но слышно, как он впадает в отчаяние, а под всем этим скрываются холодность и подлость. Когда он узнает, что вертолёта не будет, у нас будет три мёртвых заложника, три мёртвых друга».
Савич понял, что они достигли критической массы. Он сказал: «Элиза, когда снова позвонешь Дювалю, передай ему, что вертолёт уже в пути. Напомни ему, что мы снесём ему голову, если он убьёт кого-нибудь из заложников».
«Но что…» — сказала Колетт.
Савич лишь покачал головой. «Поверь мне. Элиза, сделай это». Колетт кивнула.
«Мне понадобится длинная веревка».
Марвин кивнул и принес ему один из багажника «Краун Вик».
Савич сказал: «Шеф, пожалуйста, держите всех на месте и следите, чтобы никто не следовал за мной, хорошо? Ни при каких обстоятельствах вы не отправите за мной спецназ или кого-либо из ваших людей. Если Дюваль покажется, важно, чтобы спецназ и ваши люди не стреляли в него, если только нет совсем другого выбора. Нам нужно, чтобы он рассказал, кто его нанял для совершения убийства, и поверьте мне, это ещё не всё». Он улыбнулся Шерлоку и прошептал: «Вот что я хочу, чтобы ты сделал, когда я тебе напишу».
Они смотрели, как Дил направляется к зданию, перекинув через плечо свернутую веревку.
Колетт сказала: «Он что-то видел на планах». Он покачал головой. «Ну, чёрт, федеральный хот-дог. Помилуй меня, Господи, я всё это видела. Зачем верёвка?»
Шерлоку безумно захотелось рассмеяться. Рут сказала чётким, уверенным голосом:
«Держись, шеф. Наш босс круче, чем старые армейские ботинки, которые лежат в глубине шкафа. Не знаю, зачем нужна эта верёвка». Но Рут знала, что верёвка предназначена для побега.
Между молитвами Шерлок решил, что она избьет его в спортзале, когда все это закончится.
50
Мозг Гэри Дюваля гудел, искрил, работал на предельной скорости. Морфий был для него в новинку, и он любил его. Больше никакой боли, удивительно. Он чувствовал себя хорошо, может быть, даже слишком хорошо. Он видел рану в боку вблизи и лично, когда пытался сам ее вылечить, видел всю эту кровь, чувствовал боль, которую никогда не мог себе представить. Он медленно повернулся от своего поста у окна, чтобы встретиться лицом к лицу с тремя заложниками, которые сидели на полу, выстроившись рядышком друг с другом, спиной к стене. Он сказал, и его голос был грубым: «Заткнись, старик. Я уже сказал, что не убью никого из вас, если ваши провинциальные полицейские будут делать то, что я им говорю, и в точности тогда, когда я им говорю это делать.
И не будет никакой КТ или операции. Ты сейчас накачаешь меня своим морфием, и я уйду отсюда. Так что прекрати просить.
Доктор Ходжес сказал: «Я не умоляю, неблагодарный ты щенок. Я говорю тебе, что то, что ты делаешь, — глупость. Без анализов я не могу знать, задела ли пуля твои кишки. Антибиотики и несколько швов тебе не помогут, даже если это так. И послушай меня, я не старик. Мне уже поздно. Перестань размахивать скальпелем.