Офицер Янко не сможет причинить тебе вреда, ты же его связал.
Дюваль взглянул на Ходжеса. Поздний средний возраст? Старик, наверное, не мог ясно разглядеть себя в зеркале. У него были торчащие во все стороны седые волосы, а щеки обвисли. Только глаза оставались острыми, в этом древнем мозгу всё ещё теплился огонь. Он посмотрел на пятна крови на белом халате Ходжеса, на его кровь. Врач достаточно быстро зашил ему бок и сказал, что пуля прошла навылет и вышла из спины, задев мышцы и жир, и ему чертовски повезло. Но вот с кишками? Он рискнул.
Дюваль сказал: «Хочешь знать, чего я на самом деле хочу, старина? Твои флаконы морфина и несколько игл в сумке, чтобы я мог уколоться сам, когда ты…
не будет рядом».
Доктор Ходжес сказал: «Послушайте, мы все слышали, что вы собираетесь привезти свой вертолёт. Вы сдержите слово, данное переговорщику? Вы оставите нас здесь всех невредимыми?»
«Ну, конечно», — сказал Дюваль и широко улыбнулся, показав красивые белые зубы.
«Я образец нравственности. Это верное слово, правда? Кажется, я никогда раньше его не говорил». Он рассмеялся и повторил «нравственность» ещё три раза, словно смакуя это слово. «Тюремный капеллан часто его повторял».
Он услышал рычание и махнул кольтом в сторону Джанко, который выглядел одновременно испуганным и злым. Дюваль посмотрел на него. Вот это молодчина. Джанко не выглядел достаточно взрослым для бойскаутов, не говоря уже о щенке-полицейском. Он поставил «Беретту» Джанко на смотровой стол под рукой. По сравнению с его компактным «Кольтом .25» тот был неуклюжим и большим. И всё же он возьмёт дополнительный магазин, который нес щенок-полицейский. Пусть Джанко рычит. Дюваль уже показал ему, как легко может его прикончить, даже раненого. Он посмотрел на медсестру, молодую, хорошенькую Дженни, и подумал, не взять ли ему её с собой вместо щенка-полицейского. Да, она могла бы позаботиться о нём многими способами. Она сидела совершенно неподвижно рядом с Джанко, положив руки на колени. Он не связывал её, да и незачем было. Она была девчонкой, не представляла для него угрозы, но она была слишком болтлива. Он мог бы быстро это исправить. Что касается Ходжеса, то старик, скорее всего, упал бы от сердечного приступа, если бы попытался на него прыгнуть, к тому же он был связан.
Дюваль сказал: «Тебе лучше надеяться, что копы проявят хоть немного порядочности, иначе будет око за око, верно?» Когда никто ему не ответил, он начал насвистывать «Whole Lotta Love», свою любимую мелодию Led Zeppelin, снова удивляясь отсутствию боли. Как будто эта странная сука-экстрасенс в него и не стреляла.
Внезапно он снова оказался там и увидел, как она шатается, как кровь растекается по её руке. Он хотел выстрелить в неё снова, насмерть. Но она выстрелила в него, и он увидел, как сам падает на пол, как она смотрит на него, всё ещё держа пистолет направленным на него.
Боль в боку почти парализовала его, но он поднялся и побежал. Дюваль моргнул, покачал головой. Он не хотел думать об этой длинной, узкой гостиной, о месте, где он чуть не умер. Теперь он понимал, что должен был выстрелить в неё снова, хотя бы попытаться, но ему казалось, что он сам умирает. Он гадал, что с ней случилось.
Ему не стоило ждать ни дня. Он сразу понял, что рана серьёзная.
И теперь он застрял в этом жалком городишке. Он подумал, не услышал ли его кто-нибудь из больных старикашек в зале ожидания и не выдал ли его.
Ну да ладно. Скоро он услышит шум вертолётных винтов и отправится в путь, с деньгами и морфием в карманах. Ни за что он не вернётся в ту тюрьму, где заключённые пялились на него, как на батончик «Сникерс».
Он посмотрел на часы. Ничего не оставалось, как ждать. Дюваль улыбнулся. Почему бы не поиздеваться над старым чудаком ещё раз? Он знал, что стал умнее, так что будет весело. Может, стоило подумать, куда пойти, построить планы, но мозг слишком много путался, в голове крутились всякие странные мысли. Морфин. Ну и что, что он принял слишком много? Это пройдёт, и он сможет дать себе ещё, если боль вернётся. Кого это волновало? Ему нравилось чувствовать, что он может. Он снова улыбнулся.
Савич знал, что если он издаст хоть какой-то звук, Дюваль его услышит. Он изучал старинный пожарный выход с открытыми стальными решётками и опускающейся лестницей на верхнем этаже. Без сомнения, старое приспособление с радостью выдаст его присутствие, если он отцепит лестницу и спустит её вниз. Он размотал верёвку и сделал из неё петлю. Он раскачал катушку, чтобы придать ей импульс, и отправил петлю вверх, к распорке, крепящей платформу к зданию. Он промахнулся, и металл заскрипел от удара. Он замолчал. Сверху не доносилось ни звука.