Тургенев не отступил от исторической правды, показывая типические черты первой фазы народнического движения. Однако неудачи первых шагов этого движения он абсолютизировал, видя в них роковую неизбежность, вечное революционное донкихотство.
Трагедия Нежданова заключается не только в том, что он плохо знает народ, а политически неграмотный мужик его не понимает. В судьбе героя большую роль играет его происхождение, наследственные качества его натуры. Нежданов - полуплебей-полуаристократ. От дворянина-отца ему достались в наследство эстетизм, художественная созерцательность и слабохарактерность. От крестьянки-матери, напротив, - плебейская кровь, несовместимая с эстетизмом и слабодушием. В натуре Нежданова идет достоянная, ни на секунду не прекращающаяся борьба этих противоположных качеств, между которыми не может быть примирения. А потому эта борьба изматывает, истощает духовные силы героя, приводит его к самоубийству.
Нота "физиологического фатализма" проходит через весь роман и относится не только к Нежданову. Все революционеры-народники оказываются у Тургенева физически или психически болезненными людьми. Таков Мар-келов с его душевной усталостью, являющейся врожденным свойством его натуры; таков Паклин с его болезненным шутовством - прямым следствием физической неполноценности. Случайно ли это? По-видимому, нет. Тургенев считает революционный героизм и энтузиазм противоестественным делом. Потому-то и уходят у него в ряды революционеров не вполне здоровые люди. Писатель восхищается их самоотверженными порывами, сочувствует их неудачам, но в то же время сознает, что эти герои не могут быть терпеливыми, мужественными и трезвыми тружениками исторического прогресса.
Роману "Новь" Тургенев предпосылает эпиграф "из записок хозяина-агронома": "Поднимать следует новь не поверхностно скользящей сохой, но глубоко забирающим плугом". В этом эпиграфе содержится прямой упрек "нетерпеливцам": это они пытаются поднимать "новь" поверхностно скользящей сохой. В письме к А. П. Философовой от 22 февраля 1875 года Тургенев сказал: "Пора у нас в России бросить мысль о "сдвигании гор с места" - о крупных, громких и красивых результатах; более, чем когда-либо, следует у нас удовлетворяться малым, назначать себе тесный круг действия".
Глубоко забирающим плугом поднимает "новь" в романе Тургенева "постепеновец" Соломин. Демократ по происхождению и по складу характера, он сочувствует революционерам и уважает их. Но путь, который они избрали, Соломин считает заблуждением, в революцию он не верит. Представитель "третьей силы" в русском освободительном движении, он, как и революционеры-народники, вызывает подозрения и преследования со стороны правительственных консерваторов калломейцевых и действующих "применительно к подлости" либералов сипягиных. Эти герои изображаются теперь Тургеневым в беспощадном сатирическом освещении. Никаких надежд на правительственные "верхи" и дворянскую либеральную интеллигенцию писатель уже не питает. Он ждет реформаторского движения снизу, из русских демократических глубин. В Соломине писатель подмечает характерные черты великоросса: так называемую "сметку", "себе на уме", "способности и любовь ко всему прикладному, техническому, практический смысл и своеобразный деловой идеализм". Поскольку в жизни таких Соломиных были еще единицы, герой получается у писателя слишком декларативным. В нем резко проступают черты либерально-демократической доктрины Тургенева.
В отличие от революционеров, Соломин занимается культурнической деятельностью: он организует фабрику на артельных началах, строит школы и библиотеки. Именно такая, не громкая, но практически основательная работа способна, по Тургеневу, обновить лицо родной земли. Россия страдает не от нехватки героического энтузиазма, а от практической беспомощности, от неумения "не спеша делать" простое и будничное дело. Тургенев отчетливо видел в эти годы слабые стороны русского духовного максимализма. Гигантомания нередко оборачивалась тем, что всё относительное, конечное, всё устоявшееся и закрепленное, всё, ушедшее в уют, склонны были считать буржуазным, филистерским. Конечно, эта черта в характерах русских героев была надежным противоядием мещанству в любых его формах. Но, достигая предельных высот, максималист впадал в крайности отрицания всего временного, относительного, преходящего. Таким народникам-утопистам Тургенев и противопоставляет в "Нови" трезвого практика Соломина, кровно связанного с родной почвой, осмотрительного и делового.
Народники-лавристы относились к людям соломинского типа довольно терпимо и видели в них своих союзников. Лавров подразделял русских либералов на "конституционалистов" и "легалистов". Первые ограничивали свои требования заменой самодержавия конституционным образом правления. Вторые искренне верили в возможность "легального переворота" и перехода России к народному самоуправлению через артель и школу без напрасных революционных жертв и потрясений. Лавров допускал возможность союза народников-революционеров с "легалистами". Обращаясь к последним, он писал: "Во-первых, вы не верите в правительство: это - общее для нас отрицание. Во-вторых, вы признаете права народа на строй общества, гдеего интересы, экономические и нравственные, будут стоять на первом месте: это - общее для нас утверждение". Нетрудно заметить, что соломинская программа целиком и полностью совпадает со взглядами "легалистов". В понимании Тургенева, Соломин - не типичный буржуазный "постепеновец", рассчитывающий на реформы "сверху", а "постепеновец "снизу", народный деятель и просветитель. Для такого человека Нежданов и Марианна - свои люди, так как у них общая цель - благо народа. Различия лишь в средствах достижения этой цели. Вот почему Лавров называл Соломина "уравновешенным революционером", а одна из современниц Тургенева, дочь К. Д. Кавелина С. К. Брюллова, народница по убеждениям, приветствовала Соломиных как "желанных для русской земли пахарей". "Только тогда, когда они вспашут "новь" вдоль и поперёк, на ней можно будет сеять те идеи, за которые умирают наши молодые силы".
Таким образом, союз Тургенева с видными деятелями, идеологами народничества и революционно настроенной молодежью был не случайным. Он возникал на почве существенной демократизации общественных взглядов писателя на пути и перспективы обновления России.
В "Нови" восторжествовал новый тип тургеневского общественного романа, контуры которого были намечены в романе "Дым".
"Дым" обозначил переход к новой романной форме. Общественное состояние пореформенной России показывается здесь уже не через судьбу одного героя времени, но с помощью широких картин жизни, посвященных изображению различных социальных и политических группировок общества.
В центре романа "Новь" оказываются уже не столько индивидуальные судьбы отдельных представителей эпохи, сколько судьба целого общественного движения - народничества. Нарастает широта охвата действительности, заостряется общественное звучание романа. Любовная тема уже не занимает в "Нови" центрального положения и не является ключевой в раскрытии характера Нежданова. Ведущая роль в организации художественного единства романа принадлежит социальным конфликтам эпохи: трагическому противоречию между революционерами-народниками и крестьянством, столкновениям между революционной, либерально-демократической и консервативной партиями русского общества.
Роман "Новь" на первых порах вызвал бурное неприятие со стороны левых и правых сил русского общества. Снова зашумела критическая буря. В какой-то мере Тургенев её предвидел: на первом листе первой тетради романа он написал стихи Пушкина: "Услышишь суд глупца и смех толпы холодной", - а Полонскому сказал: "Если за "Отцов и детей" меня били палками, то за "Новь" меня будут лупить брёвнами".
Первым ударил по "Нови" известный теоретик народничества, критик "Отечественных записок" Н. К. Михайловский, обозвавший Тургенева "безумнейшим человеком, который будет запускать свои неумелые пальцы в зияющие раны нового поколения". "Славно сказано!" - заметил Тургенев. Затем начал бранить "Голос" и, как писал Тургенев, "за самыми ничтожными исключениями брань посыпалась "crescendo", и в "Гражданине", наконец, было напечатано, как один из русских читателей бросил книгу на пол со словами: "Гадость! Мерзость!"