Изложенная в сжатом варианте, история, похоже, шокировала Перкинса. Изложенная частями, она, может быть, представлялась ему обыденной, логичной, объяснимой, но когда от нее остались выстроенные в строгой последовательности сухие факты, зазвучала настолько трагически, что старик отказался в нее поверить. Такое же ошеломляющее впечатление произвела она и на Тину.
Оправившись от шока, Перкинс прошептал:
— Не знаю. Я не знаю, выпустили ее или нет. Справок не наводил. А она со мной не связывалась.
Тина расплакалась. Не к месту и не ко времени, но она ничего не могла с этим поделать. Все обернулось хуже, чем можно было представить.
Перкинс непонимающе посмотрел на нее, потом, вопросительно, на Симмонс, которая лишь качнула головой и, наклонившись, погладила Тину по спине.
— Не спешите с выводами, Тина, — шепнула она. — Может, он ничего об этом и не знает. Помните: мы лишь пытаемся добраться до правды.
Тина кивнула, как будто слова эти что-то значили, и постаралась взять себя в руки. Шмыгнула носом, вытерла глаза, несколько раз глубоко вдохнула.
— Извините, — сказала она Перкинсу.
— Ничего, дорогуша. — Старик наклонился и похлопал Тину по колену, что ей совсем не понравилось. — Мокрое дело не грешное, нюней от этого не становятся.
— Спасибо, — пробормотала Тина, сама не зная, за что благодарит.
— С вашего позволения, — напомнила Симмонс, — вернемся к Мило.
Перкинс подтянулся и сел повыше, демонстрируя, что он еще полон сил.
— Валяйте.
— Эллен исчезает в семьдесят девятом, а шесть лет спустя, в восемьдесят пятом, Вильма и Тео погибают в автомобильной аварии. Так?
— Так.
Никаких раздумий — просто констатация факта.
— И затем Мило отправляют в приют, в Северную Каролину. Верно?
Теперь он ответил не сразу. Нахмурился, как будто копался в памяти, потом покачал головой.
— Нет. Его забрал отец.
— Отец?
— Точно.
Тина напряглась, сдерживая снова подступившие к глазам слезы, но теперь к горлу подкатилась тошнота. Все — все! — что она знала о прежней жизни Мило, оказалось ложью. А значит, ложью был и немалый отрезок ее жизни. Чему верить, если все не так?
— Отец, — повторила Симмонс, как будто все об этом знала. А может, действительно знала? — Он, надо думать, появился после похорон? Или на самих похоронах?
— Точно не скажу, не знаю.
— Почему?
— Потому что я на похороны не ездил, вот почему.
— А что случилось?
— Не хотел ехать. Минни пилила, мол, это наша дочь, как так? Да эта дочь, пока жива была, нос от меня воротила. А как померла, какой толк с мертвой языком трепать? Она мне — а как же Мило? Он ведь наш внук. Кто ж о нем позаботится? Ну я и ответил: слушай, говорю, Минни, он нас пятнадцать лет не знал, с чего ты взяла, что мы теперь ему нужны? Но у нее на все свое мнение. А может, она и права была. — Перкинс поднял руки. — Ладно, сейчас могу признать, а тогда не мог. Упрямый был. — Он подмигнул Тине, и ее едва не стошнило от его ухмылки. — В общем, Минни поехала одна. Поехала, а я остался. Целую неделю сам себе готовил, пока она вернулась. А когда вернулась, мальчишку за ручку не привела и, похоже, не сильно из-за этого расстроилась. Я кричал, что и слушать ничего не хочу, только она все равно рассказала. Такая уж она была, Минни.
— И что она вам рассказала? — спросила Тина.
Ей было дурно, и она сидела, словно парализованная.
— Я к тому и подвожу. — Перкинс шмыгнул носом. — Папаша Мило, как видно, тоже новости смотрел и, как узнал, так сразу за сынком и пожаловал. Это Минни сказала. Мало того что раньше и носа не показывал, так он еще и русский. Как вам?
— Нет, — прошептала Тина. — Не может быть.
В отличие от нее Симмонс все свои сомнения оставила за дверью.
— Что за русский? Имя?
Уильям Т. Перкинс зажмурился и сжал пальцами лоб, словно у него разболелась вдруг голова, но нет, таким образом он всего лишь пытался выдавить из себя воспоминания, лежавшие нетронутыми несколько десятков лет.
— Эви? — Он опустил руку. — Нет, Джени… да Эвгени. Так его называла Минни.
— Фамилия?
Старик устало выдохнул. С нижней губы сползла тонкая ниточка слюны.
— Не помню.
Тине не хватало воздуха. Она поднялась, но легче не стало — как будто попала в густое, обволакивающее облако. Все менялось, все рушилось. Симмонс и старик удивленно посмотрели на нее. Тина села и, с трудом шевеля губами, произнесла: