— Понятно… А что это ты сейчас делал? — Тыщкмбриг пощелкал пальцами.
— Смотрел, что и где сейчас здесь происходит, где фронт, где наци, где ваши.
— Куда смотрел?
— Здесь — Михалыч похлопал себя по ранцу под гимнастеркой. — у меня хранится информация и энергия. Информация передается прямо в глаза, я вижу экран, как в вашем кино, а на нем — текст или, например, карта. Еще там — аккумулятор. От него работает костюм: защищает, подогревает, охлаждает. Вот это — Михалыч ткнул в шнуры на лодыжках и кистях — дополнительные мышцы. Здесь — он выставил указательные пальцы обеих рук — излучатели, все полмиллиона выстрелов.
— Как это работает?
— Не знаю, не специалист. У вас что-то похожее скоро начнет появляться. Бомбы: одна бомба — один город. Машины, которые считают в миллионы раз быстрее людей и хранят огромные библиотеки. Только все это сначала будет очень большое.
— На хрен нужно так быстро считать? — спросил Тыщкмбриг. Потом повторил: «Одна бомба — один город». — и встрепенулся: — Так, что, у тебя там — такая бомба?
— Нет. Бомбу можно только взорвать, а я могу энергию использовать по частям. Например, чтобы сбить самолет или защитить себя от пуль.
— Самолет — энергией, от пули — энергией. Идеализм в чистом виде. О чем тебя не спросишь — все через жопу. Хрен с ним. Давай-ка я тебе расклад нарисую.
Тыщкмбриг выкинул окурок и четко сформулировал:
— У меня была задача: выйти к своим и вывести людей. Теперь она — не главная. Главная — любой ценой вытащить тебя. Лучше — живым. Пока не дошли, я бы тебя заминировал, чтобы если к немцам — так только в виде дыма. И себя также, чтобы ты не скучал. Нас сейчас двадцать четыре человека. Думаю, найдем еще своих. Наши видели, как ты пальцем «Мессеры» снял. Там — Тыщкмбриг показал вверх — про тебя точно узнают. Если мы придем без тебя, с нас так спросят, что нас не останется.
Михалыч растеряно улыбнулся Тыщкмбригу и сказал, глядя в землю:
— Ну вот, я на крючке. Ты меня ущучил. Недооценил я вас с Семенычем.
Тыщкмбриг
ухмыльнулся:
— Не переживай. Ты же все равно — с нами, пусть и ненадолго. Выйдем к своим, ты повоюешь, нашим поможешь — и домой с чистой совестью!
— Кому — «нашим»?
— Б*я*ь, опять у него заморочки. «Нашим» — это нашим, Красной армии, Советскому государству.
Михалыч тяжело вздохнул, помолчал, и грустно посмотрел на Тыщкмбрига:
— Я — попутчик, а не свой. Придется мне отделить, мух от котлет, хотя тебе это будет не по вкусу. Твоей группе я помогаю, как умею. Например, сегодня — с мотоциклом и самолетами. Еще с навигацией и обстановкой. Раненым. Это — раз. Теперь — два. Наци воюют грязно. Колонна беженцев была им полезна: задерживала войска и транспорт, заставляла вас как-то заботиться о людях, едой снабжать, спасать. Это мешало вам воевать. А они всех убили. Женщин, детей. Себе во вред. Специально уничтожать штатских — так не воюют. Я хочу им помешать и хоть кого-то спасти. Самое неприятное — три. Победив, вы захватите часть Европы — и опять женщины и дети станут жертвами.
— Ты говори, да не заговаривайся, — окрысился Тыщкмбриг. — Красная армия с детьми не воюет!
— Будет. И женщин насиловать будет. Тысячами. Не забыл, откуда я?
— Врешь, сволочь, такого не может быть! П*з*и*ь, сука! Убью!
Михалыч тоскливо посмотрел на Тыщкмбрига и продолжил:
— Вы победите и сами останетесь в тех странах, откуда прогоните наци. Вы не будете специально уничтожать женщин и детей. Вы просто заставите всех жить «правильно», по-вашему. А несогласных, вместе с женщинами и детьми, загоните в лагеря, где они будут умирать. В Германии, кто-то будет женщин и детей кормить, а кто-то — насиловать. Будут мстить и грабить, много грабить. Маршалы будут вывозить личные трофеи эшелонами. Потом, в конце века, вы отовсюду уйдете, и останется память об «оккупантах». Я не хочу этому помогать.
— Не верю! Врешь, сука! — рявкнул Тыщкмбриг. — Уничтожу!
— Может, и сумеешь, хотя мой шанс умереть здесь невелик.
— Ты — не попутчик, ты — враг. — Тыщкмбрига трясло от злости.
— Говорил, что не боишься своих мыслей, а теперь сам себя накручиваешь. Ты в тюрьме сидел. Догадываешься, сколько в стране заключенных. Знаешь про расказачивание, про тамбовских крестьян, про кулаков, про голод. Считать умеешь, значит прикинул, сколько крови пролила ваша власть, защищая саму себя. Если свое население ради власти уничтожают миллионами, то с чего чужое жалеть?! — он помолчал и добавил:
— Я для тебя враг потому, что надежду отнял. Ты надеялся, что эти миллионы жизней как-то оправдаются. Какой-нибудь коммунизм получится или хотя бы войны прекратятся. Оказалось — нет: вы и дальше пойдете по трупам — без всякой пользы и в никуда. Извини.