Через
три дня после перехода, дело дошло до Михалыча: из лагеря его доставили к начальнику особого отдела армии, в расположении которой они оказались. Двое конвойных с малиновыми петлицами ввели его в блиндаж. У дальней стены стоял большой письменный стол. За столом, в генеральской форме и шинели, сидел начальник особого отдела — комиссар госбезопасности — и что-то писал. В темном углу, за пишущей машинкой, сидел малиновый лейтенант. Не поднимая глаз, комиссар выстрелил:
— Садитесь. — Конвойные подтолкнули Михалыча к высокой табуретке с узким сидением в центре блиндажа. Он сел и сказал:
— Здравствуй. — Не переставая писать, комиссар произнес:
— Имя, отчество, фамилия. — Михалыч догадался, что это вопрос и ответил:
— Кианг Михайлович Герц. А тебя как зовут? — Не обращая внимания на вопрос, и не отрываясь от писания, комиссар сказал:
— Гражданин Герц, это — допрос. За ложные показания у нас расстреливают.
— Шутишь, наверное? — Михалыч коротко засмеялся. — Если собрался допрашивать, то представь мне список вопросов, чтобы я мог обдумать ответы. Еще, я ваших законов не знаю и знакомых юристов у меня здесь нет, так что найди мне адвоката.
Комиссар положил перо, взглянул на Михалыча и улыбнулся. Он потратил три дня на выдаивание Семеныча и Тыщкмбрига, так что знал, чего ожидать и его это не устраивало. Поведение Михалыча разрушало барьер, без которого не только работа, но и существование госбезопасности представлялось немыслимым. Однако, ни избавиться от Михалыча, ни пренебречь его существованием было невозможно: информация о нем уже попала или неизбежно попадет в Москву. Плюс, очевидная невозможность физического воздействия. Михалыч казался хитрым и опасным, это сильно напрягало. Единственным выходом было держать дистанцию и действовать как обычно. В худшем случае, он покажет, что никакие иновремяне на него не влияют. В лучшем — обыграет Михалыча и загонит его в нквдешный modus operandi. Однако, услышанная фантастически наивная глупость делала всю эту игру ненужной: козел — безопасен, потому что — козел. Комиссар расслабился:
— Ты думай, где находишься и с кем говоришь. Может, ты про НКВД не слышал?
— Слышал. Это как Гестапо. Но говорить с тобой я не могу: не знаю, как тебя зовут.
— Называй меня: «гражданин комиссар государственной безопасности», не ошибешься. А разницу между НКВД и Гестапо…
— «Гражкомгосбез.» Длинно и некрасиво, язык сломаешь. — перебил Михалыч — Я лучше буду звать тебя «Начальник». Я читал, в ваше время так арестованные звали полицаев.
— Возражаю. Называй, как приказано. И обращаться ко мне надо «на вы», запомнил?
— Ладно, я тебя буду по отчеству звать: «Иваныч» там, или «Моисеич». Я к «вы» не привык, в падежах и окончаниях запутаюсь, да и тебе — тоже «на вы» придется, зачем нам эти сложности?
— У вас там кто — президент, премьер, фюрер какой-нибудь?
— У нас — Генмен, генеральный менеджер, а что?
— И ты с ним — тоже «на ты»?
— Конечно. А почему может быть иначе?
— У нас здесь — другие правила, а ты их нарушаешь. Ты — на допросе!
— Ладно, — вздохнул Михалыч — правила надо соблюдать. Ты бы, Начальник, лучше мне их объяснил, а то тебе ясно, когда я правила нарушаю, а мне — нет.