Утром,
матерящийся Прищуренный пинком разбудил Лба: пропал Михалыч, ни следа не осталось. Коля пробормотал: «не знаю, спал», пошел в кусты, потом к ручью умываться и вернулся с квадратными глазами: «У меня все раны — зажили!» Лоб с Прищуренным поглядели друг на друга и не нашли ни одной царапины. «Б*я!» — сказали все трое.
— В Бога я не верю. Он, наверно, с другой планеты, с Марса, как в «Аэлите» — сказал Коля.
— Фуфло, он — американец. — возразил Лоб.
— В Америке — кольты, а он прямо из пальца стрелял, я видел. — сообразил Коля.
— Херня. Ни в какой Америке не бегают, подпрыгивая на два метра. Да и на Марсе по-русски не говорят. Или говорят не так. Теперь-то и мне ясно, а вот комбриг его сразу расколол. — Прищуренный вздохнул: — Силен, зараза! — и добавил скороговоркой:
— Так, рты закрыли, бдительность не теряем. Вопросы не задавать. Надо будет — сам спрошу. — Прищуренный показал им кулак и повернулся к тропинке, с которой доносилось громко и немузыкально:
По тропинке к ним шел
Михалыч
Под гимнастеркой и галифе на нем был все тот же прозрачный костюм. Форма закрывала ранец и почти всю костюмную механику. Михалыч больше не выглядел инопланетянином, а смотрелся просто как высокий широкоплечий горбун в гимнастерке и галифе, босой и без пилотки — в строй не поставишь Подошел, сел на корточки:
— Хотел кого-нибудь сохотить, но дичи тут нет. Завтрака не будет. Давайте — короткое утро вопросов и, возможно, ответов. Потом нам надо быстро к точке рандеву.
— Где у тебя рандеву и с кем? — сдержанно спросил Прищуренный.
— С вашей командой. Я обещал. До них сейчас — около сорока километров на северо-восток.
— Пуговица?
— Ну да, маячок.
Коля и Лоб сидели опустив головы. Прищуренный с безразличным лицом смотрел прямо перед собой.
— Раз у вас нет вопросов — после минутной паузы удивленно сказал Михалыч, — я спрошу: как вас называть? Ты — он повернулся к Прищуренному — наверно, Иван Иванович Иванов, для конспирации?
— Я — Петр Семенович Смирнов. А называть меня надо «товарищ старший майор».
— Давай лучше — «Семеныч», по домашнему. А? — попросил Михалыч.
— Хрен с тобой. — отозвался Семеныч, зови, пока я добрый и пока мы… здесь.
— А тебя как называть? — Михалыч повернулся ко Лбу.
— Кликуха у меня — «Лоб». — отозвался Лоб.
— Чего так?
— Ну, эта — Лобов я, Алексей.
— Значит — «Лоб». Договорились. Вставайте, пойдем. Остальное — по дороге.
С каждой минутой похода, с каждым шагом, росло
Напряжение
Лоб и Коля спотыкались, бормоча себе под нос незаданные вопросы. Михалыч недоумевал по поводу пропавшего любопытства, пока, обернувшись, не разглядел кулак, который Семеныч показывал идущим сзади Лбу с Колей. Через два часа стали на привал. Семеныч сразу же взял Михалыча за пуговицу, мрачно взглянул и сказал:
— Пойдем-ка в сторонку, обсудим.
Они отошли метров на сто. Михалыч, все больше удивлялся:
— Ну?
— Колька твой — совсем молодой, да и Лоб — хоть уголовник, а тоже — человек. Зачем их губить без толку?
— Почему — губить?
— Да потому. Мы тут тебя обсудили. Лоб решил, что ты — американец, Колька — что марсианин. Только это — херня, все гораздо хуже. Я бы еще вчера не поверил, что сегодня такое скажу, — Семеныч тоскливо усмехнулся — но ты — из будущего. Тебе аргументировать, или сразу расколешься?
— Да, удивили вы меня товарищ старший майор. — сказал Михалыч серьезно и уважительно — Колюсь, так и есть. Я-то думал, надо будет вас убеждать и вам доказывать.
— Чего там доказывать. Таких вещей, как у тебя, ни в какой Америке не бывает. А про нас ты столько знаешь, сколько еще не случилось. Да и интересно тебе про нас — значит, не с другой планеты. Война-то когда кончится?
— Восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого.
— Б*я*ь! Четыре года почти. Не врешь?
— Не вру. А причем тут Лоб и Коля?
— Не врубился, прямо — ребенок. Ты — государственная тайна, а у них допуска к секретам нет. — Семеныч сказал это строго и официально, глядя в землю. — Вот услышь они про восьмое мая — я бы их сразу кончил: нельзя им это знать. Я сам — тоже конченый, доведу, сдам тебя нашим, и сам к стенке встану или дуло в рот. Не думаю, что мне такой секрет доверят. Слушай, у тебя курева нет?
— У меня — нет, у них — было. — Михалыч вытащил из кармана гимнастерки пачку немецких сигарет и зажигалку. — Не нравится мне, что вы все рискуете из-за меня. Может, сделать тебя из опасного — необходимым? Давай, я тебе расскажу, что и где геологи найдут, что инженеры придумают… Могу и про политику, хотя это ненадежно.