Змей не был вором в законе – от короны он отказался еще лет десять назад, но авторитет в уголовном мире имел непререкаемый. Никто лучше его не толковал многочисленные статьи воровского кодекса. На серьезные сходки он приглашался в роли третейского судьи, и приговор в таких случаях объявлялся окончательным и обжалованию не подлежал. К его прозвищу можно было смело добавить – Мудрый.
Вовка поднял руку не на вора. Он покусился на самую верхушку козырной колоды – председателя Верховного суда воровского мира СССР. Косяк этот подлежал исправлению только одним способом – прямо сейчас ему нужно было разбежаться и со всей своей дури грохнуться башкой о ближайший угол.
– На дно надо ложиться, бригадир, – сипло озвучил незатейливый выход борец. – Разбегаемся куда глаза глядят.
Глаза выбрали единственно верное направление: тьмутараканскую бабкину деревушку. Через неделю пребывания в родных пенатах Вовка немного успокоился и даже начал заигрывать с немногочисленными деревенскими молодухами, самая младшая из которых недавно разменяла тридцатник.
Под привычные гогот, блеяние и мычание ностальгически вспомнилось беззаботное детство. Иногда, забавы ради, он боролся с бабкиным бычком, имевшим странную кличку Дездемона. Если удавалось наловить на утренней зорьке жирной плотвы, день считался удачным – других «карасей» в окрестностях не водилось. А разводить здесь можно было разве что кроликов. …На десятый день своей размеренной деревенской жизни Вовка увидел въезжающую в деревню кавалькаду джипов…
В гости нагрянула братва.
– Бабуль, я ухожу, – торопливо сказал он старушке, открывая заднее окно покосившейся избушки. Лес начинался сразу за огородом. – Будут спрашивать: где я, не вздумай врать – эти волки сразу почуют.
Бабку вплетать в свои разборки не хотелось.
– Убивцы за тобой, внучок, приехали? – безмятежно осведомилась старушка.
Вовка вздрогнул. Бабки он побаивался с самого детства – ни один секрет не проходил мимо ее единственного бдительного ока. Второй глаз у бабки тоже присутствовал: стеклянный, помутневший, с небольшой трещинкой на роговице. Впрочем, побаивался бабки не только Вовка, но и вся тьмутараканская деревушка. Обращаясь к «соседке» с многочисленными болячками, жители тем не менее при ее приближении испуганно крестились. Вовкина бабка числилась у местных в «колдовском авторитете».
– Помоги-ка, внучок, одной мне не сдюжить, – продолжала старушка, пытаясь сдвинуть громоздкий пыльный сундук, стоявший у почерневшей от времени стены. – Не стой ты, как баран, видишь – силенок не хватает!
– Бабуль, ты че, на старости лет совсем из ума выжила?! Щас братва двери выносить начнет, а она мебель переставлять надумала! – заорал благим матом Вовка и, видя, что бабка не обращает на него никакого внимания, плюнув, одним рывком сдернул с места сундук. Из открывшегося темного провала дохнуло прелой сыростью.
– Лезь, давай! – подтолкнула бабка внука в спину. – Не задерживай! Мне еще его на место ставить.
– Я тебе бандеровец какой, чтобы в норе прятаться? – Вовка отшатнулся от мрачной ямины.
Бабка, ухватив его жилистой рукой за воротник, неожиданно сильным толчком отправила в полет. Кубарем прокатившись по земляным ступеням, Вовка грохнулся всем центнером массы о земляной пол и отключился.
Очнувшись, с недоумением огляделся. Погреб оказался довольно просторным, с добротными каменными стенами и сталактитовым потолком. Покрутив чугунной башкой по сторонам, браток краешком сознания отметил почти незаметный вход. Другой краешек сознания ухватил какое-то шевеление в углу пещеры. Там, бормоча речитативом незнакомую заунывную песню, словно шаман из «Клуба кинопутешественников», сидел на корточках обросший бородатый мужик в овчинном тулупе и жарил на вертеле ароматное мясо. Блики костра колыхали тени в глубине подземного грота. Ситуация отдавала абсурдом.
Вовке сделалось жутко.
Он поежился. Спешно наброшенная кожаная «косуха» и дорогой спортивный костюм немецкого производства от жуткого холода, царившего в пещере, служили слабой защитой: тепло костра бесследно таяло где-то во мраке.
Не обращая ни малейшего внимания на очнувшегося гостя, мужик налил в немытый, с масляными разводами стакан мутноватую жидкость. С наслаждением, громко хлюпнув одной ноздрей, шумно нюхнул содержимое и одним бульком отправил его в широкую глотку, не забыв при этом довольно крякнуть. Затем яростно почесал подмышку и извлек мерзкого вида насекомое, размерами и формой напоминающее разжиревшего таракана. Внимательно осмотрев усатую тварь при неровном свете костра, положил себе на зуб это «членистоногое нечто», задумчиво надкусил и с отвратительным хрустом выплюнул на грязный пол пещеры.