Мед был на редкость душистым. Может быть, в тех местах, где собирали его пчелы, росли особо духовитые травы.
— Пейте, — подбадривал Шебаршин. — Знаете, как наши бабки пили? На пояс навесят ключи от чуланов, от сундуков, чтоб не потерять. Штук десять набиралось. И пьют до тех пор, пока ключи не встанут. — Шебаршин приложил к животу пятерню с растопыренными пальцами.
— Поведу его за грибами, — подмигнул Наде. — Александр Сергеевич Пушкин к Аничкову мосту на охоту на уток ходил. А теперь у вас на Невском грибы не растут. За сотню верст надо ехать. А мы пойдем на Болошихинскую гриву. За боровиками. Или за подберезовиками. По-нашему называют обабками. Подосиновиков полно. Нога толстая, не сломишь. Попросите у бабки, чтобы кошелку приготовила.
Они чаевничали, смотрели телевизор. Затем Шебаршин напросился проводить Серегина. Надиной подруге с Серегиным оказалось по пути, и они пошли вместе.
— Как вам у бабки Ульяны? — спросил Серегина Шебаршин.
— Лучше, чем в любой гостинице.
— Мы тут хоть деревенские, серые, но тоже кое-что умеем.
— При чем здесь деревенские? — удивился Серегин.
— Не смотри, что я в детстве, бычков пас, хвосты им закручивал, а университет кончил. И у нас тут не все на киносеансах семечки лущат. Так вот.
Только теперь для Серегина стало кое-что проясняться.
— А ты хороший мужик, — сказал он. — И в цехе у вас все отлично налажено. Честно говоря, я не ожидал, что так. Давай лапу!
— Зачем? Эта рука тренированная. Каждую весну по восемь соток под грядки вскапывает.
— Пошли. — Серегин обнял Шебаршина за плечи. Тот был ростом ему до плеча. Шебаршин осторожно снял его руку. Но Серегин сделал вид, будто этого не заметил.
— Странный мужик, — сказал Серегин, когда они с Надиной подругой остались вдвоем. — Они что, дружат?
Надина подруга поняла все верно, уловив скрытую иронию.
— А что ж ей, так и оставаться в старых девах? — сказала с некоторым раздражением. — Нам тут десант кавалеров не сбросят. Выбирай из тех, которые есть. А то и этих пролопушишь.
Бабка Ульяна сидела на ступеньках крыльца, когда Серегин вошел во двор. Подперев подбородок, тоскливо смотрела на поросенка, который стоял перед ней, опустив голову и слушая, что она говорит.
— Ну что ж, тебе и посторонних людей не совестно? Ходишь целый день не евши.
— Ню.
— Посовестился бы!
— Ню! — Поросенок передернулся всем телом и отвернулся от Серегина.
— Вот мое наказание, ты да Сашка.
И в это время Сашка всхлипнул и задал ревака. На этот раз из кухни.
— Ну теперь чего? — спросила бабка.
— Палец порезал.
— Баловался бы больше!
Серегин заглянул на кухню.
Сашка сидел за столом и ел яичницу с большущей, яиц на пять, сковороды.
— Фуражку бы хоть снял! — заругалась на него бабка. — Сколько тебе говорю, не балуй ни с ножами, ни с вилками!
Сашка не ответил и фуражку не снял, он торопился, старательно подчищал сковородку. Поправив сползшую с плеча рубашку, встал.
— Я им теперь дам!
— Вот что я хотела, — обращаясь к Серегину, сказала бабка Ульяна. Поправила платок, потуже затянула его концы. — Может, ругать меня будешь, а я сбегала в Звонарево, договорилась. У нас тут один человек живет, лечит такие болезни, как у тебя. Вдруг сколько поможет. Что ж ты с таких молодых лет всю жизнь мучиться и будешь, ни капусты кислой поесть, ни чего еще. Пусть посмотрит тебя.
— Спасибо. А он кто, доктор?
— Не… Раньше ветеринаром работал. А теперь давно уж не работает. Ему надо, чтоб его слушали и отвечали.
— Да кто он, знахарь? — заинтересовался Серегин.
— Нет.
— Колдун?
— Не. Этот, как его по-вашему-то. Электросенс.
— Экстрасенс?
— Во-во!
— Ин-те-ресно! Ну что ж, спасибо. Сходим покажемся. Коней лечил — и вдруг экстрасенс! Однако бывает!
— Он не каждого принимает. Только по знакомству. К нему издалека едут, да попасть трудно, — поясняла бабка Ульяна.
«Покажемся, — думал Серегин, укладываясь спать, — даже интересно». Он видел, как бабка Ульяна устраивалась на крылечке, на тюфячке, головой к калитке. Лежала, долго вздыхала, ворочалась, глядя в белый просвет к реке.