На этот раз Олегу не довелось побалагурить вместе со всеми: его вызвали к телефону.
— Дядя Олег, это вы? — в трубке послышалось всхлипывание. — А это я, Мишка. Там мамы нет рядом?.. Она не слышит? Только ей не говорите, что это я. Вы не могли бы спуститься сейчас вниз? Я вас подожду.
— Да иду, — ответил Олег, сразу заподозрив неладное.
Мишка прятался за углом. На тот случай, если выйдет Инна. Увидев Олега, бросился к нему.
— Дядя Олег! Дайте, пожалуйста, мне в долг пять рублей. Я потом отдам!
— Зачем тебе?
— А вы умеете ремонтировать замки?
Из закатанных рукавов Инниного плаща, в котором был Мишка, торчали измазанные сажей и масляной краской руки. Лицо тоже в саже и краске.
— А что?
— У нас произошел пожар!
— Как это «произошел»?
— Я делал ракету, потом ушел на улицу, а там почему-то и загорелось. Но погасили. Только пол на кухне немножко прогорел. Я там уже все закрасил! Соседи прибежали, выломали дверь… Испортили замок. Надо сделать другой, пока мама не пришла. Я видел, такие продаются!
— Подожди, я сейчас позвоню начальнику, отпрошусь, — сказал Олег, направляясь к проходной.
Мишка бежал следом.
— Может, там еще что-то сгорело?
— Еще немножко мои штаны. Но их можно починить.
У Сережи заболела мать. Ночью ей стало плохо. Вызвали «неотложку». Врач снял кардиограмму, сделал уколы, сказал, что, если сильные боли не пройдут, вызвать «неотложку» еще раз, а пока — лежать, лежать, не вставая, никаких резких движений. После уколов мать уснула, а Сережа сидел рядом, прислушиваясь к ее дыханию.
Обычно в выходные дни встают поздно, а сегодня поднялись все спозаранку. Готовились к демонстрации: надо успеть доехать до предприятий, пока не закрылось трамвайное движение по центральным магистралям.
Еще накануне Сережа купил для всех подарки. Жене и матери по коробке мармелада, дочке шоколадку и три надувных шарика, а Гришке «чертика». Правда, с подарком для Гришки получилось не совсем удачно. Гришка «чертика» не взял. Лишь усмехнулся, взглянув на Сережу.
— Ты что, батя!
— Дай мне, дай мне! — попросила дочка. Ростом большущая дылда, на голову выше Сережи, а умишко еще детский. Забралась в чулан, чтобы не мешать бабушке, и забавлялась там «чертиком».
Через полчаса все разошлись. Первым — Гришка. Пораньше побежал к невесте, чтобы с ней вместе поехать в институт. Тут ему не лень! Зато дважды надо напоминать, чтобы вынес мусорное ведро. Умчалась со своими подружками дочь. Ушла жена. Сережа с матерью остались одни.
— Шел бы и ты погулял, — предложила мать. — А я полежу здесь одна. Мне так даже лучше.
— Что ты, мама. Может, тебе что понадобится.
— Ничего не надо.
У соседей слева и справа работали телевизоры. Передавали праздничный репортаж с Дворцовой площади. Диктор рассказывал, как войска готовятся к параду. На кухне бряцали кастрюлями, смеялись, в ванной шумела вода. По коридору, шаркая шлепанцами, гулял уже с утра подвыпивший пенсионер Сидор Иванович. В таком состоянии он любил поспорить, ввязывался в каждый разговор. Ему неважно, о чем говорят, главное — возразить.
— Как мать? — спросил Сидор Иванович, увидев в коридоре Сережу. — Ты, понимаешь, врачам не верь. Лучше без них.
Сергей промолчал, и Сидор Иванович отправился на кухню поучить хозяек, как надо готовить обед. Теперь оттуда слышалось его разгоряченное:
— Что-о? А я тебе говорю: нет! А я тебе говорю: да!
— Может, тебе что-то нужно? — вернувшись, снова спросил Сережа у матери.
— Включи телевизор, — Сергей понимал, что она просит это сделать только ради него, полагая, что ему с ней скучно.
Он включил телевизор, сделав звук потише. Но она не смотрела передачу, и Сережа выключил звук, оставив только изображение.
— Сядь поближе, — попросила мать. Сережа сел. Она взяла его за руку.
— Сереженька, ты помнишь, как мы с тобой жили в эвакуации?
— Конечно.
— Я один раз вам с Тимкой сшила рубашки из плащ-палатки, купила на толчке. У нее один край был опален или чем-то залит. Вся зеленая, а это место желтое. Я выкроила кусок, который почище, сшила из него Тиме, как старшему, а тебе уж из того, что осталось. Перед рубашки зеленый, а спина — желтая. Ты тогда обижался и плакал.
Нет, Сережа этого не помнил, забылось.
— И всегда я тебя не баловала. Все — старшему. Что получше — то Тиме… Теперь Тима далеко, а я — с тобой. Опять обижаю тебя, мешаю тебе.
— Да что ты, мама! Что ты говоришь?!