— А вот так. Рядом будете сидеть и не поймаете.
— Что ж, рыба паспорт с местной пропиской спрашивает?
— Нет. Но у всех местных ловится, а вы — не поймаете.
— Это уже интересно! Ты меня заинтриговал! — завозился Тучин. — Теперь я обязательно поеду. Поедем, Антон? Откладывать не будем. Сегодня же.
«А что, действительно?.. — подумал Антон Васильевич. — Сколько лет не был на рыбалке! Когда опять доведется!»
Дни отгульные были. А кроме того, у него имелся тайный умысел: поговорить с Тучиным и Сибиряковым, как они относятся к очередной затее Марины Валентиновны.
И, поразмыслив, он согласился.
Поезд уходил за, полночь. По аналогии с таким же тихоходом военных лет его в шутку называли пятьсот-веселым. Он останавливался у каждого столба. Выглянешь в окно — и строений рядом никаких нет, хоть бы какой-нибудь сарай, только лес на обе стороны. Поезд постоит-постоит, вроде бы повздыхает в раздумье, и снова заскрипят вагоны. Слышно, как где-то в бачке хлюпает вода.
— За это время до Владивостока можно долететь. Ну, Манечка, и место ты для дачи выбрал! — ворчал Тучин.
— Ничего, успеем. К утренней зорьке попадем — и хорош. Наша рыба от нас никуда не денется.
Казалось, на остановках никто не выходит. Но вагон постепенно пустел. Наконец вышли и они.
И оказались в каком-то ином, позабытом мире. Где-то далеко постукивал дятел. Трещала сорока.
Они пошли черемуховой рощей. Прежде Колюзину приходилось видеть три-четыре, ну, положим, десяток черемух рядом, но вот столько, чтоб на полкилометра одна черемуха, он видел впервые. Деревья высоченные. И вся черемуха цвела. От земли, где ветки стлались по тропе, до верхушек на десятиметровой высоте. Тропка, словно снегом, засыпана лепестками цветов. На ней остаются темные следы. Висят блинки паутины. Вся черемуха благоухает. Какая-то сказка, сон.
— Ты что ж, Мариан, скрываешь такое чудо от людей? Сюда на экскурсию возить надо. А ты… — ворчал Тучин.
— Пришли, — сказал Манечка.
Они вышли за черемуху и увидели… И по рассказам Сибирякова Антон Васильевич представлял, что у того домишко маленький. Но то, что увидел, поразило и его. Некая избушка на курьих ножках. Окошко заткнуто тряпкой. Вдоль стен — крапива высотой до крыши, прошлогодний высохший малинник.
— Да я в нее и не влезу! Это все равно, что слона загнать в телефонную будку, — проворчал Тучин. — Ты куда меня привел, Манечка?
— Ничего, влезете. Она резиновая. — Манечка открыл висящую на одной петле калитку в сад. Избушка стояла на самом берегу озера, по которому разбросаны многочисленные острова.
Манечка первым поднялся по скрипучему крыльцу, снял ржавый замок, который, как оказалось, не был заперт, пощелкал в сенях выключателем.
— Проходите.
Колюзин вошел и остановился, изумленный. Из сеней дверь вела в кухню, освещенную лампами дневного света. Стены кухни отделаны белым пластиком.
В соседней комнате — письменный стол. Полка с книгами. Большая Советская Энциклопедия. А над полкой, на вбитом в стенку гвозде, выкованном в кузнице, висели липовые лапти. Аккуратные такие, для выставки, в белую и темную клетку.
Главное же, что изба внутри оказалась просторной. И впрямь резиновая.
— Э-э, да у тебя тут боярские хоромы, — влезая в избу, прогудел Тучин. Он сразу плюхнулся на диван к окну. — И вид на озеро! Мне, старику, больше ничего и не надо. Я никуда не пойду. Раскрою окно и буду закидывать удочку с дивана прямо в озеро. Все, с завтрашнего дня ухожу на пенсию, поселяюсь у тебя, Мариан Михайлович. А ты там твори.
Антон Васильевич остановился напротив лаптей, висящих на гвозде, рассматривая их.
— Коверзешки, — пояснил Мариан Михайлович. — Лапти — это только общее название, как и ботинки.
Разговаривая, Манечка успел переобуться в постолы — лапти с голенищами по щиколотку. Такие же предложил Тучину и Антону Васильевичу.
— Попробуйте!
— А чего!.. Хорошо! — переобуваясь, покрякивал Тучин. — Вот ты в них на работу и ходил бы, а не в тапочках.
— С удовольствием. Только надо переобуваться, когда к директору идешь.
— Ты и директору подари.
В постолах Тучин выглядел забавно. Брюки на подтяжках, иначе они не удержались бы. По фигуре Тучин походил на глобус.
— «Эх, лапти мои, лапти липовые», — стоя посредине избы, притопывал Тучин постолами. — Когда отпустят на пенсию, буду ходить в постолах, есть тюрю, соблюдать фигуру. А то что такое, достиг зеркальной зрелости! Ботинки без зеркала не зашнуровать: шнурков не вижу.
Позавтракав и напившись чаю из ведерного самовара, на чем настоял Тучин, — впрочем, он один весь его и выдул, отчего глобус стал значительно больше и округлее, — Манечка пошел подготавливать лодку и снасти, Тучин завалился на диван, чтоб отдышаться, а Колюзин пристроился за избой на бревнышке, с ее солнечной стороны.