Марина Валентиновна поздоровалась, прошла к себе в кабинет. Позвала туда внука, но тому среди шумной толпы было интереснее, и он не захотел идти к бабушке.
Присев к письменному столу, на котором в определенном порядке были разложены отпечатанные листы будущей диссертации, Марина Валентиновна попыталась законспектировать в специальной тетрадке в коленкоровом переплете то, что ей встретилось сегодня интересного в журналах. Но поработать не удалось: за ней пришел зять.
— Просим вас, сделайте одолжение! — И указал на стол, накрытый в соседней комнате.
Пришлось пойти.
— Просим, просим! — закричали все дружно, теснясь, уступая ей место. — Вот сюда. Пожалуйста, рядом с Виталием.
— Очень будет приятно! — поднялся Виталий и галантно раскланялся. Тотчас раздобыл свободную тарелку. — Что изволите? Очень вкусный салатик.
— Спасибо… Больше ничего не надо.
На вид Виталию было лет тридцать. Загорелое лицо. Серебристый ежик волос.
— Между прочим, Виталий у нас тоже кандидат наук.
— Да? — с любопытством взглянула Марина Валентиновна на Виталия. — Вы где работаете?
— В Физтехе. Так сказать, в бывшем гнезде папы Иоффе.
Ого! Об этом институте она была наслышана.
— А по какой теме диссертация?
— По автоматическому опознаванию образов.
— Интересно! Если у вас найдется свободное время, я хотела бы с вами об этом поговорить.
— Пожалуйста, — ответил Виталий. — Правда, в ближайшие дни я уезжаю. А потом весь в вашем распоряжении.
— Куда едете, если не секрет?
— На шабашку.
— Куда, куда? — переспросила Марина Валентиновна.
— В Псковскую или Новгородскую область. Помахать топором.
— Не понимаю. — Марина Валентиновна действительно не понимала. С нескрываемым интересом смотрела на Виталия. — На стройку?.. Вас посылают?..
— Нет. Добровольно. У меня два месяца отпуск. Надо подхарчиться слегка. Подвернулась приличная шабашка.
— А ваша научная работа?
— Одно другому не мешает. Сколымлю на гараж. Сколочу бригаду человека три пожилистее. Мы в прошлом году в Лужском районе три стандартных сборно-щитовых домика за две недели кинули. Так о нас потом в местной газете писали. Какой-то эрудит смастерил очерк. И наши будки на фотографии. «Друзья из города». Один прикрылся кепочкой, глазенки в сторону. Я наслаждаюсь ароматом цветов, пила на плече — опять же лица не видно. А к сентябрю снова в город, и тут всякие протончики-электрончики.
— Нет, я чего-то здесь не понимаю. Подождите, подождите!..
— А чего же не понять. Вон Тяпа тоже со мной едет. Может, ты объяснишь?
Виталий указал на сидящего напротив них за столом парня. Услышав, что говорят о нем, тот поднял голову.
— Простите, вы тоже инженер? — спросила его Марина Валентиновна.
— Нет. Я работаю в другой области. В кино. У меня нет машины, как у Виталия, но я недавно, женился. А помните, как в одном стихотворении говорится: «Птичка — то бишь я — гнездышко для деток вьет, то соломку тащит в ножках, то пушок во рту несет…» Я вью гнездышко.
— И это не мешает вашей основной работе? Нет, подождите, подождите! — произнесла Марина Валентиновна, хотя никто и не собирался говорить. Она закрыла лицо руками. — Я что-то действительно перестала понимать.
У нее тоже кандидатский отпуск два месяца, но чтоб она ушла «колымить»! Может, она и впрямь стала выжившей из ума старухой и ей пора на пенсию?
«Нет, что-то меняется в этом мире. Что-то происходит».
Сидящий напротив за столом парень начал пощипывать струны гитары, проверяя настройку.
— «Корабли приходят и уходят…»
— Можно у вас гитару? — попросила Марина Валентиновна, хотя вовсе не умела играть. Попросила, сама не зная для чего, повинуясь какому-то внутреннему побуждению. Положила ее на свободный соседний стул и запела, зная, что не имеет голоса и никогда прежде не пробовала петь.
Запела так, как пели на рынках тридцать лет назад. Ей часто доводилось слышать эти песни, возвращаясь с дежурства из госпиталя и проходя мимо ворот рынка, у которых всегда сидел кто-нибудь в темных очках. Перед ним возле ног лежала кепка, в которой позвякивали медяки.
— Дяденьки и тетеньки, папаши и мамаши, братья и сестры, подайте, кто сколько может.