Да, вроде бы все логично. И все же что-то смущало Антона Васильевича. Так — и вроде бы что-то не так.
Они ставили коровник на пустыре. Напротив через дорогу — изба. На вид еще крепкая. Но по каким-то почти не передаваемым признакам угадывалось, что она стара.
Тот день выдался на редкость жарким. Виталий и Тяпа работали раздетые до пояса. Виталий — в пляжных очках, которые, как зеркала, отражали все, а через них не было видно глаз, в полотняной шапочке с зеленым прозрачным пластмассовым козырьком. Хоть и было жарко, но Антон Васильевич не мог себе позволить разоблачиться, как мальчишка. Увидев старушку, которая вышла из избы и стала манить кур: «Цып, цып, цып!» — Антон Васильевич, ткнув в кучу песка лопату, которой «гарцевал» щебень с цементом, направился к старушке. Поздоровавшись, попросил напиться. Увидев на крыльце ведро с водой, подошел к нему.
— Подожди, чего ж ты! — сказала старушка. — Сейчас кваску принесу. У меня квас свежий, сейчас нацежу.
Она ушла в сени.
Во дворе, напротив крыльца, были свалены дрова. Толстые березовые чурки. Раскатились по всему двору.
Старушка вышла на крыльцо, вынесла ковш с квасом и стакан. Вытряхнула из стакана мусоринки. Вытерла его полотенцем.
— Пробуй-ка.
Квас был отменный. С кислинкой, прохладный. Антон Васильевич выпил с удовольствием.
— Наливай-ка еще, — предложила старушка.
— Не откажусь.
Он выпил еще стакан и огляделся, отдыхая.
— Что это у вас так раскиданы чурки?
— Да вот в прошлое воскресенье привезли шаромыжники, свалили, сказали: «В понедельник придем, уложим. Бабка, дай рубль». Рубль дала, а они так и не появились. Теперь, наверное, уже и не зайдут, забыли.
Лицо у старушки было темное и морщинистое. Какими-то уж очень добрыми, приветливыми казались эти морщинки.
— Ладно, мы к вечеру зайдем к вам с ребятами, уберем, — пообещал Антон Васильевич. — Вы дома будете?
— Буду, буду. Да спасибо, не надо, — сразу засуетилась старушка.
— Придем. Как вас зовут-то?
— Параскева.
— А по отчеству?
— Велико начальство! Меня и сроду так никто не называл. Бабка Параскева, и тольки.
— А все же?
— Параскева Ивановна. А тебя-то как?
Перейдя дорогу, Антон Васильевич оглянулся. Старушка стояла о чем-то задумавшись, скрестив руки на переднике.
К вечеру, когда солнце стало садиться за силосные башни по другую сторону реки, Антон Васильевич сказал ребятам:
— Ладно, давайте на сегодня закругляться. Да зайдем поможем тут одной старушке.
— Кончаем, — поддержал Виталий. — Сегодня в клубе новый фильм. Мы с Тяпой сходим посмотрим. Ему будет полезно взглянуть, как народ принимает их продукцию. Так сказать, окунемся в жизнь. Верно, Тяпа?
Параскева Ивановна их ждала. Обрадовалась. Очевидно, и не надеялась, что они придут.
— Кыш, кыш! — погнала она со двора кур, хотя те никому и не мешали.
— Надо расколоть да убрать, — указал Антон Васильевич ребятам.
— И это все? — спросил Виталий, осматривая раскиданные чурки. — Бабушка, у вас найдется колун?
— Был, раньше был. Куда-то заложила. Погодите, сейчас поищу.
— Ладно, обойдемся.
— Раньше все было.
— Не беспокойтесь.
Они сразу же принялись за дело. Глянув на Виталия и на Тяпу, Антон Васильевич понял, что у тех еще маловато опыта. Но у Виталия хоть была силища, действительно как у былинного богатыря Ильи Муромца. Он размахивался, словно палицей, и, ухнув, всаживал топор в чурку так, что тот не колол ее, а пропарывал навылет.
А вот у Тяпы не было ни того ни другого. Топор отскакивал от чурки, или его заклинивало, и Тяпа долго возился, чтобы его вытащить.
— Делай вот так!
Антон Васильевич прицеливался в самую сердцевину установленной «на попа» чурки и, не очень сильно, с потягом на себя, — тюк! Чурка разлеталась на половинки. Он брал половинку, придерживая левой рукой, и теперь от краев к середине — щелк! Щелк! — раскалывал на поленья, которые держались на толстой бересте, словно дольки апельсина на его кожуре. Все одинаково равные.
А вот осину надо колоть иначе. Ту от середины к краю. Сосну или елку тоже по центру, но стараясь топором угодить между сучков. Еловые полешки будут висеть и покачиваться на этих сучках, как на гвоздях.
Все это Антон Васильевич познал еще в ту пору, когда весь Ленинград отапливался дровами. Их, как и хлеб, получали тогда по карточкам. И сколько пришлось ходить по дворам, распилить, расколоть этих дров, чтобы заработать хоть бы на школьную форму! Не говоря уж о том, что надо получить по карточке на дровяном складе свои дрова, перевезти их оттуда, уложить в поленницу во дворе, обшить жестью, чтобы не забивало снегом. А жесть найти где-нибудь в разрушенном доме. И все это входило в его, Антона, обязанности: мать целый день на работе; вечером ей бы лишь успеть приготовить обед на завтра…