– А у тебя есть свечи ? – спросил он Федерико.
Федерико жил в ветхом двухэтажном строении из бурого кирпича, в нескольких кварталах от Ноя. Здания по обе стороны от него были обнесены фанерным забором, щедро разукрашенным граффити, и нависали над улицей как угрюмые горгульи. Федерико дернул дверную ручку и забарабанил в дверь:
– Мама!
Из-за массивной двери донеслось топанье: кто-то очень тяжелый спускался со второго этажа на первый. Дверь отворилась, на пороге стояла женщина; ее телеса загораживали дверной проем. Она была такая толстая, что ее одеяние чуть не трещало по швам. Словно для равновесия, она держалась за дверной косяк; похоже было, что она не привыкла к своей тучности: тело у нее раздулось, словно шар, а лицо осталось лицом очень худой женщины, с тонкими, заостренными чертами.
– Мам, это Ной. Мой друг.
– Но-ой, – нараспев повторила женщина. – Я Гера. Я мать Федерико.
Федерико сказал ей что-то быстро по-испански. Она ответила; тон у нее при этом был одновременно гневный и слащавый. Внезапно Гера отступила в сторону, и они втроем поднялись по лестнице, покрытой пылью и обертками из «Макдоналдса». Ной шел за ними молча, как младший брат. Федерико и Гера продолжали перебрасываться испанскими репликами. Гера распахнула еще одну дверь, уперлась в стену костяшками пальцев и пропустила сына и Ноя.
– Добро пожаловать. Заходите, – сказала она.
Ной поблагодарил, и они прошли в гостиную, обставленную обшарпанной мебелью, но очень опрятную. Федерико отправился в туалет, а Гера подвела Ноя к потертому грязно-розовому креслу. На ручке лежала пожелтевшая газета, заголовки были на каком-то восточноевропейском языке.
– Ой! – вырвалось у Ноя.
– Что такое? – спросила Гера.
Ной показал на газету.
– Я-то думал, вы южноамериканцы, – засмеялся он.
Гера, казалось, очень удивилась.
– Южноамериканцы? Я и Федерико?
– Ну да, ведь вы живете по соседству с латинос, и вообще… – Ной не мог придумать, почему допустил такую идиотскую ошибку.
– Но наши имена… Федерико. Разве южноамериканец может назвать ребенка Федерико? Или Гера?
Имя свое она произносила так, что и впрямь приходила на ум грозная богиня. Казалось, Гера готова прийти в ярость: щеки у нее вздымались, она выпрямилась в полный рост.
– У вас очень красивые имена.
– Я специально их выбирать. У этих имен есть корни. Это классика!
Федерико выглянул из ванной и воззрился на свою воинственную мать.
– Что случилось?
– Ничего, – отрезала Гера.
Ной неопределенно улыбнулся.
– Теперь я, – объявила Гера и пошла в ванную. Дверь захлопнулась.
– Мамаша у меня чокнутая. – Федерико вытер руки о перекинутое через дверь полотенце. – Ты не представляешь. Совершенно невменяемая. Олена с ней разговаривает, а я забил.
– Вы все вместе живете?
– Да, деньги экономим, чтоб сестра училась. Дешевле, знаешь ли, выходит. – Он смерил Ноя взглядом, кивнул каким-то своим мыслям и плюхнулся на Диванчик. – Она тебе понравится. Ее зовут Олена, хотя мамаша станет тебя убеждать, что Титания. Хочешь выпить или там закусить?
– Нет, спасибо, – ответил Ной, немедленно и без всякого удовольствия представив себе Федерико в юбке.
– Она никогда не выходит. То есть мамаша совершенно разучилась общаться. Сидит дома целыми днями и играет в карты с сестрой, когда она здесь появляется. То есть редко, потому что Олена весь день на работе.
– А чем она занимается ?
– Сестра-то? Не знаю, вроде как официанткой или что-то такое. Сейчас-то она, кажется, в химчистке работает.
Ной откинулся на спинку кресла. Федерико подробно излагал свои планы на ближайшие выходные, куда входило пообедать с девицей, которая оказалась настоящей стервой/задавакой (эпитет менялся во время рассказа), а потом сделать восковую эпиляцию всего тела («Не думай, старик, что я так трясусь над своей внешностью, но это для меня жизненно необходимо, я ж ведь волосатый, как животное. Я в субботу еду на пляж с такой шикарной сучкой»). Дверь ванной наконец открылась, и появилась Гера. В комнату хлынули волны парфюма. Она собрала волосы в хвост и так густо положила румяна и тени, что ее лицо стало напоминать палитру. Гера одарила Ноя сверхлюбезной улыбкой, словно пародируя изысканное радушие доктора Тейер.
– Ной, – воскликнула она, вытирая руки о свое безбрежное платье, – что вы будете пить?
Три попытки вежливого отказа были отвергнуты, и наконец Гера сунула-таки ему в руку стакан с полурастаявшим льдом, а Федерико до краев наполнил его каким-то хлебным алкоголем из керамического кувшина, который он вытащил из-под раковины. Ной сделал глоток. Его желудок, еще не пришедший в норму после вчерашнего, содрогнулся. Ной постарался держать стакан подальше от себя.
– Нравится? – широко раскрыв глаза, спросила Гера.
– Да, очень, – солгал Ной. – Откуда такое?
– Из Италии, – сказала Гера.
– Из Албании. – Голос Федерико перекрыл ответ матери. Он повернулся к Ною: – Мы из Албании. Приехали сюда через Италию.
– Ох, Федерико, – фыркнула Гера, – мы почти что итальянцы.
– Меня вообще-то зовут не Федерико… – продолжал Федерико, на его лице играла нахальная улыбка, он дразнил свою мать, задевая какое-то ее больное место.
– Почти что Федерико, – запротестовала Гера.
– …а ее – не Гера.
Последнее открытие не особенно удивило Ноя.
– Зачем ты причинять боль своей бедной матери? – вопросила Гера. – Здесь, в Америке, мы точно так же могли быть итальянцами.
На это Федерико просто отвернулся от матери и отхлебнул из стакана, пряча за ним лицо.
– Вы друг Федерико? – с надеждой спросила Гера. – Вы намного лучше, чем все эти темнокожие мужчины и обвешанные серьгами женщины, которых он обычно приводить.
Ной глянул на Федерико, но он, похоже, не возражал. Наоборот, едва заметно кивнул.
– Сколько раз я ему говорила… «Федерико, – говорила я ему, – почему ты не общаться с культурными людьми, людьми из приличного общества? » Здесь, в Нью-Йорке, все приличные люди белые. Это не мы так устроили, это на самом деле так. И вот, я все спрашивать его, почему он не заведет себе больше белых приятелей. – Она помолчала. – А вы очень славный. Чем вы заниматься?
– Я репетитор, готовлю ребят к поступлению в колледж, в Верхнем Ист-Сайде.
– Федерико тоже работать в Верхнем Ист-Сайде, – гордо сказала Гера.
– Я знаю. – Ной слегка кивнул, словно соглашаясь, что да, это очень престижно.
– Какая интересная у вас работа, – продолжала Гера, – у вас, верно, клиенты – богачи? Как они, успешные люди, при деньгах? Парк-авеню, Мэдисон-авеню – вот где настоящая жизнь, не то что… – она пренебрежительно махнула рукой в сторону окна, – здесь.
– Мои ученики из состоятельных семей, это так, – уклончиво ответил Ной.
– Да, – мечтательно сказала Гера. Она положила руку на мускулистую ногу своего сына. – Я уже потерять надежду, что мой Федерико когда-нибудь сделает нас состоятельными людьми. Но Титания – вам надо с ней знакомиться, такая умничка, такая красивая девочка. Брильянт. – Гера уставилась на Ноя блестящими глазами, во взгляде сконцентрировалась вся сила убеждения. – Она чудесная. Когда-нибудь вы с ней познакомиться и тогда увидеть.
Он сделал еще глоток и с удивлением увидел, что выпил весь стакан, и желудок не воспротивился. Гера налила ему следующий.
Перед самой полуночью дали электричество. Над головой засветилась лампа с бахромчатым абажуром, и они отпраздновали это событие как помолвку – чокаясь стаканами и крича.
Когда Ной вернулся домой, на оставленном им подзаряжаться мобильнике его ждало три сообщения.
«Ной, здравствуйте! Это доктор Тейер, мама Дилана. Позвоните мне, пожалуйста. Для вас есть срочное дело».