Но уже спустя мгновение паника уступает место рациональности. Рывком я одергиваю самодельный полог, закрывающий стоящую возле печки кровать ныне покойной мамы. Прошел целый год, а я так и не решилась снять его и переставить кровать в более удобное место, лишь поменяла белье и каждые выходные взбивала подушки.
— Leg dich hierher. Menschen nicht sichtbar (Ложитесь здесь. Люди не видны), — желания задумываться над построением последнего предложения не было, поэтому я понадеялась, что летчик сможет правильно меня понять.
Даже если совсем немного растопить печь, тепло от нее однозначно дойдет до кровати: то, что так нужно ослабленному организму.
Ты ведь простишь меня, мамочка?
— Danke (Спасибо), — эту фразу летчик повторил уже не раз.
Всю следующую неделю я сама не своя. Бессонные ночи тянутся одна за одной, проведенные подле постели раненого. Я как могу меняю повязки, даю чудом выклянченные у соседок лекарства и травы. Мое лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени. Я боюсь покинуть дом, ведь если о моем госте узнают соседи — смерть примет в свои объятия не только меня, но и немецкого солдата.
***
— Глядите-ка, экая тварь! — чьи-то сильные руки грубо хватают меня за волосы и рывком поднимают с кровати.
— Ты что натворила, падла?!
— Наши мужья и сыновья погибают, а эта сука фашиста в дом тащит, да выхаживает!
Я резко выпрыгиваю вперед, расталкиваю локтями сгрудившихся вокруг женщин и босая, в одной ночной рубахе бросаюсь к выходу. Вслед мне несутся крики и проклятия.
— Стой! Дед Савелий, не надо! — мой задушенный крик звучит словно со стороны. Я цепенею, заметив дуло ИЖа, направленное в светлый хатылок.
Отче наш, Иже еси на небесех!
— Пожалуйста, не надо!
Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое...
Я закрываю собой лежащего на снегу солдата. Кровь стучит в висках, время остановилось.
... да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Прижимаюсь лицом к его шее.
Хлеб насущный дай нам днесь; и остави нам долги наша...
Запах крови и пота бьет в нос.
... якоже и мы оставляем должником нашим...
А от волос пахнет землей и снегом.
... и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.
Сердце колотится словно сумасшедшее, губы рывками кусают сгустившийся воздух.
Ибо Тое есть Царство и сила и слава во веки.
— Прости, дочка, сама виновата, — глухо, на грани слышимости шепчет учитель.
Солдатская белая рубашка мокрая от моих слез.
Аминь!
Прямо над ухом раздается резкий короткий выстрел.
Темно.
Автор приостановил выкладку новых эпизодов