— Кто я? Ничтожество, прах у ног его.
— Ты очень красива. Ты умна и благородна, и ты любишь его. Разве этого мало?
— Красивых женщин у него много.
— Красивая не всегда привлекательна и тем более не всегда верна.
Как могло случиться, что незрячие глаза моего отца, две погасшие луны, вдруг показались мне излучающими необыкновенный свет? Я обняла отца, — крепко прижалась к нему. Как в детстве, когда не было у меня иной защиты. И теперь не было никого вернее отца, и в горе, и в радости.
— Я простая девушка, отец. Я дочь искуснейшего скульптора, и я горжусь этим, но этого слишком мало для того, чтобы его величество обратил на меня своё благосклонное внимание...
— Разве ты не знаешь, что богиня Хатхор одинаково повелевает сердцами и фараонов, и простых смертных?
— Так бывает только в сказках.
— И в твоей сказке так будет, Бенамут.
Молча взяла я светильник и удалилась к себе, сопровождаемая всё тем же жалобным криком одинокой птицы. И мне казалось, что она зовёт меня голосом Кенна.
Надеждой, ожиданием встречи и страхом жила я эти дни, и мысль о том, что я вновь увижу его так близко, была гибельна, была прекрасна. Но боги распорядились так, что первым увидела я не его величество Тутанхамона, а Хоремхеба. Он появился в мастерской накануне того дня, когда обещано было прибытие фараона, появился один, без слуг и сопровождающих, словно был простым воином, а не правителем Дома Войны, не главным управителем царского хозяйства, не одним из ближайших советников Великого Дома. Он застал меня в саду, где я собирала цветы мехмех, чтобы украсить ими свою комнату и весь дом. И когда он подошёл ко мне и заговорил, я вздрогнула и рассыпала цветы, ибо не было на свете человека, которого я боялась бы больше, чем Хоремхеба. А он стоял передо мной и улыбался, но что-то хищное, жестокое было в этой улыбке.
— Привет тебе, Бенамут! Должно быть, уже знаешь о великой чести, которую его величество оказывает твоему отцу и тебе самой? Жаль, что боги призвали Кенна в царство Осириса, он тоже был бы горд этой честью. Его величество хотел оказать тебе великую милость, назначив ежемесячную выплату серебра из царской казны. И я был не последним из тех, кто одобрил это и ещё прибавил награду от себя...
— Благодарю тебя, господин, — сказала я тихо.
— Вот как распорядились боги! Ты могла бы стать знатной госпожой и женой наместника, а ты принуждена влачить свои дни в безвестности и печали... Но я хочу предложить тебе нечто другое, тоже хорошее. Помнишь, о чём мы говорили на празднике, устроенном Кенна в мою честь?
Страх горячей волной охватил меня, сжал свои мерзкие пальцы на моём горле. Никого не было в саду, да и кто мог помочь мне, если со мной говорил сам Хоремхеб, если он протягивал ко мне руки, чтобы заключить меня в объятия? Я отшатнулась и ударилась спиной о ствол дерева, который стал невольной преградой моему бегству. Хоремхеб засмеялся, я ощутила его жаркое дыхание на своей шее, и оно показалось мне дыханием Сетха. Страх и стыд мешали мне закричать, и я только молча боролась, пытаясь отдалить от себя его грубые ласки, но он был силён, как лев, и что стойло ему справиться с хрупкой девушкой? Бессильные слёзы уже катились по моему лицу, и я почувствовала, что слабею, голова моя кружилась, и он уже подхватил меня на руки, чтобы унести туда, где никто не мог помешать ему свершить своё злое дело, как вдруг кто-то набросился на него и заставил выпустить меня из рук. Это мой отец, мой бедный незрячий отец, неведомым образом понял, что происходит, и пытался защитить меня. Он был силён, руки его были крепки, но он не мог противостоять могучему воину и оказался на земле, отброшенный сильным ударом. Вскрикнув, я бросилась к нему, дрожа от страха, ибо при падении отец сильно ударился головой о базальтовую глыбу, стоявшую в саду и ещё не перенесённую в мастерскую. Хоремхеб даже не глянул в нашу сторону, он молча вышел из сада, а я осталась с моим отцом, который нескоро пришёл в себя. Рабы перенесли его в дом, голова у него сильно болела, его бил жестокий озноб, и страх за него пересилил все другие чувства, даже томительное и радостное ожидание встречи с его величеством. Пришёл жрец Ментухотеп, хорошо знавшим всё, что касалось ранения головы, осмотрел отца, изготовил мазь, которая должна была исцелить его. Он не скрывал от меня, что удар был слишком силён и мог иметь плохие последствия, и остаток дня я провела в слезах, горько проклиная свою несчастную судьбу, которая заставила меня послужить причиной страданий горячо любимого отца. И наутро следующего дня все мои мысли были заняты только болезнью отца, которому становилось всё хуже, так что, когда вскоре после ухода озабоченного и встревоженного Ментухотепа у ворот раздался стук, возвещающий о прибытии его величества, я едва сумела понять, что происходит. Одетая в простое платье, с лицом, ещё хранившим следы горьких слёз, вышла я встречать его величество. Стараясь не смотреть на него, не ранить своего взора его блистающей красотой и его величием, я пала ниц и поцеловала землю у ног фараона. Его сопровождали немногие царедворцы, среди них жрец Мернепта и ещё карлик, при виде которого я вздрогнула, так странен и уродлив он был. Мне шепнули, что это Раннабу, новый придворный звездочёт, и я почтительно поклонилась ему, хотя ростом он был едва ли выше пятилетнего ребёнка. Я осмелилась взглянуть на его величество только тогда, когда он ласково спросил меня: