— Джхутимес, тебе не кажется, что ты ведёшь слишком опасные речи? Ты угрожаешь фараону в присутствии правителя Дома Войны, безумствуешь, кипишь злобой, как ядовитая змея, а разве я сказал тебе, что это фараон отдал приказ убить Кийю?
— Ты сказал, Хоремхеб — первый человек в государстве!
— Кто же называет фараона человеком? Он бог, живой бог страны Кемет. Он сделал то, что сделал, простив и разрешив Кийе удалиться в дальние степаты. Я другого имел в виду, Джхутимес...
— Эйе?
Я не стал подтверждать высказанную им догадку словами, произнесённое принадлежало ему, только ему. Я даже головой не кивнул. Боги предоставили мне неожиданный случай отомстить Эйе, и я не собирался упускать его. И я поспешил добавить с лицемерным беспокойством:
— Но ты должен обещать мне, Джхутимес, что никому не скажешь о том, кто открыл тебе глаза. Кийа и сама рассказала тебе о том, что некие тайные дела связывали её с Эйе, правильно я тебя понял? Я лишь подтвердил это и сказал тебе, что в её гибели виновен не фараон. Помни, Джхутимес, что речь идёт о первом лице государства, о великом чати, о верховном жреце Амона-Ра. И если ты мог бы мстить человеку, то ты не вправе мстить отцу бога и советнику фараона. Да и кто говорит об ударе кинжалом? Посвяти в свою тайну его величество, ведь вы до сих пор остались друзьями...
Джхутимес тяжело дышал, опустив голову на грудь, дышал, как загнанный зверь. Да это так и было — любовь, страстная любовь к женщине, которая когда-то взлетела так высоко и потом поплатилась за свою дерзость, загнала его в ловушку, из которой он уже не мог выбраться, отдавая последние силы на эту бесплодную, безысходную борьбу. И хотя сам я в какой-то мере сделался жертвой своей страсти, мне было далеко до безумия Джхутимеса, и мысль о нагой Бенамут, лежащей в объятиях молодого фараона, не вызывала у меня безысходных вожделений. Разве мало было женщин в Мен-Нофере? Разве мало было их во всей Кемет, да и за её пределами тоже? С моей силой, моей внешностью и моим золотом я мог рассчитывать на большее, чем любовь царской наложницы, хотя бы она и принадлежала в настоящем Тутанхамону или в прошлом — великому Эхнатону.
— Говорю тебе ещё раз: ты возненавидел Эйе, и мне не за что любить его, но действовать в открытую ни тебе, ни мне нельзя. Попробуй действовать через фараона, расскажи ему о том, что тебе поведала Кийа, ибо теперь, когда её нет в живых, ничто не накладывает печати молчания на твои уста. Так ты сумеешь лучше отомстить ему...
Я не стал упоминать о немху, ибо Джхутимес был царской крови, и его не могли привлекать или огорчать заботы низкорождённых. Мне было достаточно того, что стрела направлена, что её наконечник смотрит в грудь Эйе, и ещё большую радость доставляло то, что я ощущал свою власть над этой стрелой. Захочу и ослаблю тетиву, захочу — сломаю стрелу и отброшу прочь, а если Эйе будет всерьёз угрожать мне, натяну тетиву до предела. И я похлопал по плечу царевича, который отныне стал игральной костью в моих руках.
— Успокойся, смири своё сердце, Джхутимес. Время мести ещё не настало, Кийа не вынуждает тебя действовать сплеча. И хотя мы оба воины, осторожность никому не мешает. Даже на войне иногда приходится выбирать тайные тропы...
Джхутимес выпил ещё чашу вина, вздохнул полегче, но глаза его всё ещё оставались напряжёнными. Я спросил его:
— А ты ведь шёл ко мне с чем-то, царевич? Неужели ты так удивился, что уже обо всём забыл?
Джхутимес снова вздрогнул, мне показалось, что на его лице отразилось смущение.
— Об этом нельзя было забывать, Хоремхеб... Ты знаешь, что я дружен с царевной Ташшур, женой фараона, соотечественницей моей матери? Она поведала мне странные вещи, о которых ещё не знает фараон. Она и рассказала их мне, чтобы спросить совета, как ей следует поступать и должна ли она предупредить обо всём Тутанхамона. Хатти собираются напасть на владения Митанни в землях Ханаана, и кое-кто из местных царьков перешёл на их сторону, чтобы избежать разорения и гибели своей области. Душратта обеспокоен, что принадлежащие Митанни ханаанские земли без боя достанутся хатти, и он размышляет над тем, стоит ли попросить помощи у Кемет. Хотя наши отношения скреплены договором, царь Митанни опасается, что Великий Дом воспользуется слабостью его царства и посягнёт на владения, принадлежащие ему. И всё же Душратта склоняется к тому, чтобы попросить помощи у Кемет, потому что хатти больше всего боятся именно этого. В разговоре с Супиллулиумой Душратта пригрозил ему войсками Кемет, и царь хатти испугался. Если его величество примет решение помочь Митанни и бросит в Ханаан большие силы, если к тому же сам фараон встанет во главе войска, хатти погибнут. У них достаточно сил, чтобы бороться с митаннийцами, но против объединённых сил Митанни, Кемет и Ретенну, которая непременно присоединится к Кемет в случае войны, им не устоять. Всё это пока держится в тайне, Ташшур получила послание от своего деда, который просит её разузнать, возможно ли обратиться с этим делом к фараону, и она боится, что может причинить вред или своему мужу, которого страстно полюбила, или своему деду. Я пришёл посоветоваться с тобой, Хоремхеб.