— Позволишь ли ты мне удалиться, божественный Небхепрура? — спросил Эйе после некоторого молчания, и голос его звучал сухо. — Мне больше нечего сказать...
— Ты рассердился, Эйе.
— Верный слуга не сердится на своего господина, — сказал Эйе, — он лишь огорчается за него. И да позволено мне будет сказать, твоё величество, сказать в последний раз, что война невыгодна для Кемет, она выгодна только для хатти. Вспомни, твоё величество, ты всегда говорил о мире с ними...
— Говорил, когда Кемет была слишком слаба и когда союзники не находились в смертельной опасности! Я не могу быть предателем, я не могу нарушить условий договора. И достаточно об этом, Эйе. Я хочу остаться один, с моей божественной госпожой...
Эйе удалился.
Мы долго не смотрели друг на друга. В Зале Приёмов было душно, у меня начала слегка кружиться голова, внезапная слабость мешала мне заговорить, хотя бы двинуть рукой. Мой муж не смотрел на меня, он только взял веер и поигрывал им, тихонько ударяя о подлокотник трона, и мы оба, должно быть, выглядели странно в своих церемониальных нарядах, властители в пустом зале, владыки без подданных. Но их было так много за пределами дворца, их было так много за пределами Южной столицы! Очнувшись от задумчивости, мой муж повернулся ко мне, и на его лице я не увидела обычной приветливой улыбки. Он сказал:
— Так я борюсь с чати, так правлю великой страной Кемет. Ты видишь, как бывает тяжело...
— Я это знаю, мой господин.
— Не спрашивай меня ни о чём. Я хотел только, чтобы ты всё это увидела своими глазами. После расскажу тебе обо всём, после, когда вернёмся в наш добрый Мен-Нофер. Теперь тебе нужно удалиться в твои покои, моя госпожа, у тебя усталый вид. Пусть прислужницы проводят тебя, и пусть побудет с тобой Тэйе, меня беспокоит твоя бледность. Ты не ощущаешь недомогания?
— Только кружится голова.
Тутанхамон хлопком призвал слуг и носителей опахала, меня окружила свита моих прислужниц. С горьким чувством покинула я Зал Приёмов, в сердце осталось что-то, похожее на разочарование и немного на обиду, только я не могла понять, на кого. Я с трудом дошла до своих покоев, сразу легла и велела позвать Тэйе, старую кормилицу моей матери, верную советчицу и подругу, всегда умевшую утешить и приласкать. Я думала о том, что меня ожидает судьба моей матери — всегда быть рядом с могущественным властителем и не произносить ни слова, только слушать, слушать и молчать. «Пусть бы так, — думала я, — только бы чувствовать, что сердце его рядом, что любовь его не проходит, что нет для него никого на свете превыше Анхесенпаамон!» И когда пришла Тэйе, я велела ей сесть в кресло возле моего ложа и поговорить со мной о чём-нибудь простом и весёлом, таком, чтобы отдохнуло сердце, чтобы отвлеклось от грустных мыслей. Тэйе повела речь о моём раннем детстве, о смешных моих привычках, о сказках, которыми я всегда бывала недовольна и сама придумывала их концы. Тэйе знала, что нужно делать, Тэйе всегда умела утешить меня...
КОРМИЛИЦА ТЭЙЕ
Эйе был мрачен, Эйе ни слова не говорил мне, своей жене, с которой привык делиться своими мыслями в особенно трудные для него дни. О, я его знала! Ничего не скрывая, он не разъяснял ничего, зная, что долгий опыт прожитых лет помогает мне и в недомолвках видеть истину. Оба мы были стары, оба существовали лишь друг для друга, ибо сыновей наших взяли у нас боги. Молоком, предназначенным для моего старшего сына, была вскормлена царица Нефр-эт, тем же, что должно было питать младшего — её сестра Бенремут. И горечи во мне осталось совсем мало, ибо вся она растворилась в заботах о хрупких и болезненных царевнах, а потом и в заботах о дочерях Нефр-эт. И они тоже выросли, как их мать, но на этом словно остановило цветение древа их рода, ибо три из них умерли, одна была отдана замуж на чужбину, Меритатон была бесплодна, а маленькая царица Анхесенпаамон однажды уже лишилась сына. Дело было не в них, а в их отце, которого боги поистине отказались благословить появлением наследника, и порой я с горечью думала, что проклятие поразило и его дочерей. Поговорить об этом с Эйе всё не было времени, да и начать такой разговор нельзя было в то время, когда юная царица носила второго ребёнка. Опытным своим оком я могла уже определить, что младенец будет мужского пола и что роды будут тяжёлые, ибо юная царица была очень тоненькой и хрупкой, узкобёдрой, похожей на мальчика-подростка. И когда своим нежным щебечущим голоском она принималась расспрашивать меня, как ей нужно будет вести себя во время родов, я со страхом повторяла молитву матери Исиде, просила о защите Хатхор. Бедная девочка, она не заслуживала такого горя...