— Скажи, скажи наконец, что мне делать?
Он ответил мягко:
— Править.
Хатшепсут была слишком измучена, чтобы возмутиться новым издевательством, у неё даже не дрогнули губы, она только прикрыла глаза, как от боли.
— Чем править? Дворцом, который мне оставят, землями в дельте?
— Нет, Кемет.
— У Кемет есть владыка.
— Кто?
Она не открывала глаз, чтобы не видеть усмешки на лице Сененмута. Он издевается над ней? Пусть! Разве это не продолжение того, что было?
— Я повторяю, Хатшепсут: кто?
— Сын Тутмоса II.
— Как его имя?
— Тутмос.
— Имена пишутся на каменных плитах, но только великие имена пробиваются сквозь толщу времён. Тот, кто сидит на царском троне — ещё не фараон. Тот, кто не совершил ни одного великого дела — ещё не фараон.
— Но он может приказать войску двинуться в земли Ханаана!
— Может. Если ты ему позволишь.
Хатшепсут рывком села на ложе, слегка толкнув сидящего рядом с ней человека.
— Если, Сененмут?
— Да, если позволишь.
— Ты издеваешься надо мной!
— Нет.
— Ты забываешь, что я всё ещё царица!
— Это ты забыла, Хатшепсут.
Их глаза встретились, как в поединке — лезвие об лезвие, одна обжигающая искра.
Лицо Сененмута было совсем рядом, коснись рукой — и ощутишь сладостную прохладу его кожи. И — ни проблеска насмешки во взгляде, ни тени улыбки на устах. Он был серьёзен, бесконечно терпелив, сосредоточен.
— Теперь послушай меня, Хатшепсут. Я не мешал твоим слезам, не мешай и ты моей речи. Если я…
— Как ты смеешь!
— Смею. Разве я не твой возлюбленный? А возлюбленный — всегда господин той, над чьим лицом склоняется его лицо. Вспомни…
Она боялась податься чарующей ласке его рук, томительной влажности его взгляда, как это бывало всегда, поэтому села, отвернувшись от него, села так, чтобы не видеть его лица.
— Что же ты мне скажешь, мой возлюбленный и господин?
— Многое. Твои слёзы долго искали выхода, теперь глаза твои сухи, а сердце по-прежнему пылает. Разве я не прав?
Она промолчала.
— Мы будем говорить так, как будто рождены от единой утробы, как два вернейших советника, преданных своему господину, как два соединённых в одно друга. Я многое прочёл в твоём сердце, Хатшепсут, читать было легко. Ты думала, что Сененмут покинул тебя, что он равнодушно смотрит на твои страдания, что плоть твою он оценил превыше твоей судьбы. Ты обвиняла меня в предательстве, кляла за безразличие, сомневалась в моей любви к тебе. Или всё это не так? Тогда скажи, что я ошибаюсь.
Она промолчала и на этот раз, её безмолвие было достаточно красноречиво.
— Сененмут всё же не покинул тебя, царица, он тебя не предал. Я позволил тебе излить свою горечь, позволил обвинить меня и проклясть, чтобы тебе стало легче. Но моя рука по-прежнему лежит на твоей руке, и моё сердце согласно с твоим, моя плоть дышит твоей плотью. Скажи, разве я не был прав? Теперь ты излила на меня свой гнев и свою боль, и теперь ты спокойна.