- Потому что она считает, что ее племянница Мерилл стала бы Аларику лучшей супругой, - тихо ответила я, глядя прямо перед собой. - А я просто сухарь, неспособный на чувства.
Все еще не глядя на леди Сиенну, я поднялась на ноги и направилась к двери.
- Принесу вам чаю с молоком из траттории.
Тихие, мягкие шаги за спиной. Матушка обняла меня, и ее объятия, такие родные, ее тепло лишили меня самообладания. Я повернулась, и, уткнувшись в плечо матушки, вздохнула.
- Что же, тем больше причин серьезно с ней поговорить, - спокойно сказала матушка, ласково гладя меня по щеке. - Твое счастье — это тот металл, который не может разрушить ржавчина ее слов. Аларик посмеялся бы, узнав, что кто-то считает, будто ты не подходишь для него.
Леди Сиенна насмешливо фыркнула.
- Только представь: однажды Аларик видит в постели не свою супругу - прекрасную, нежную, смелую, а эту… особу, Мерилл.
Мое воображение нарисовало столь ярко картину недоумения и злости на лице Аларика, что я против воли засмеялась. Вот уж действительно, забавная была бы ситуация.
- Так уже лучше, - довольно улыбнулась матушка. - Пойдем все же выпьем чаю, а затем спустимся в отделение патологической анатомии. Оставь глупые мысли. Уверена, сейчас ты нужна своему мужчине.
***
Матушка, как и всегда, дала мне мудрый совет. Горячий чай с молоком, купленный нами в траттории на другой стороне улицы, помог спокойно воспринимать холод нижнего яруса Центрального госпиталя, где находилось отделение патологической анатомии.
Я много раз ходила по этому длинному узкому коридору, стены которого выкрашены в белый, — цвет молока, которое любит Мудрейшая, - но холодный, резкий свет всегда царапал неким беспокойством, будто коготком. Здесь всегда против воли шаг замедлялся, становился тише.
Мне прекрасно известно, за какой из этих одинаковых строгих дверей находится мортарий — третья слева. Подходя, мы с матушкой услышали приглушенные голоса.
Я повернула ручку, на которой была изображена сигилла «Застывшая смола». Эта гравировка дополнительно защищала покоящиеся в своих ледяных металлических сотах мертвые тела от тлена. Запах бальзамирующих веществ, дурманящий, тяжелый, касается моей кожи, будто старый знакомый.
-… прошу прощения.
Ванни сидела на простом табурете из дерева, покрытого тусклым лаком, совсем рядом с металлическими столами. За идеально ровной, болезненно напряженной спиной Камиллы — мертвецы, глаза ее закрыты, а щеки исчерчены солеными линиями слез.
Метресса Магдалин хмурится и смотрит раздраженно на Аларика, который нарочито небрежно облокотился о ближайший к нему секционный стол. Неужто толкнет его ради забавы? Я бы не удивилась. Но он, разумеется, не станет этого делать. Ради меня.
- Не я лишил ванни Камиллу дитя. Даю слово, - говорит мой принц, глядя на метрессу. Тон Аларика совершенно серьезен, но я вижу насмешку в его глазах. Его забавляет, что Магдалин считает его силу преступной. Грязной и отвратительной.
- Так. Хватит, - негромко и властно говорит Альберт, поднимаясь со стоящей у стены скамьи, на которой он разместился рядом с моим отцом. - Нам пора начинать.
Он подходит к моему принцу, и под его шагами светло-серая плитка пола покрывается извивающимися змеями трещин.