— Что произошло дальше с этой мутантной линией? — спросил я. Ливингстон долго жевал губами и наконец признался:
— Полагаю, мы вполне могли сохранить образец, из чистого любопытства. Но за столько лет он, конечно же, уже потерял вирулентность, и, чтобы восстановить ее, потребуется...
— Да понял, понял, пропустить через голубей.
— Именно так, — без улыбки ответствовал он.
— И все это пропускание через голубей и посевы на агар, насколько это сложно?
Он моргнул.
— Разумеется, мне это вполне по силам.
Мне не по силам. Для инъекций, которые мне когда-либо приходилось делать, я брал из упаковки готовые ампулы.
Человек в соседнем помещении открывал один шкаф за другим. Он что-то искал.
— Возможно ли, что образец этой линии хранится где-нибудь еще, помимо вашей лаборатории? Я имею в виду, вы не могли переслать его кому-либо?
Он поджал губы и вздернул брови.
— Не имею понятия, — прозвучал ответ. Он взглянул сквозь стекло и указал на человека в соседнем помещении.
— Вы могли бы спросить Барри Шуммака. Он должен знать. Он специализируется на мутантных линиях.
Я знаю похожую фамилию, подумал я. Я... Боже мой! У меня перехватило дыхание, словно от удара током. Я слишком хорошо знал человека, чья настоящая фамилия была Шуммак.
Я судорожно сглотнул. Меня бросило в озноб.
— Расскажите мне побольше об этом мистере Шуммаке.
Разговорчивый по натуре Ливингстон решил, что вреда не будет. Он пожал плечами.
— Он выбился из низов, по его речи это до сих пор очевидно. Довольно долго был обижен на весь мир. Дескать, все ему обязаны и тому подобное. О чем там студенты протестуют. Но в последнее время остепенился. Работник он хороший.
— Вам он не нравится, — заметил я.
Ливингстон вздрогнул от неожиданности.
— Я этого не сказал.
Тем не менее, это ясно читалось у него на лице и в голосе. Я не стал возражать и только спросил:
— С каким акцентом он говорит?
— Вроде бы с северным, я не разбираюсь, разве это имеет значение?
Барри Шуммак никого мне не напоминал. Я задал еще один вопрос, медленно и неуверенно:
— Вы не знаете... у него есть брат?
На лице Ливингстона отразилось удивление.
— Да есть. Букмекер, представляете? — Он задумался. — Кажется, его зовут Терри. Нет, не Терри... Тревор, вот как. Иногда он сюда заходит. Они очень дружны.
Барри Шуммак прекратил свои поиски и направился к выходу.
— Хотите с ним познакомиться? — спросил мистер Ливингстон.
Безмолвно я покачал головой. Мне вовсе не улыбалось знакомиться с братом Тревора Динсгейта в здании, полном опасных микробов, с которыми он, в отличие от меня, умел обращаться.
Шуммак вышел в коридор со стеклянными стенами и повернул в нашем направлении. Что же делать, мелькнула мысль.
Решительным шагом он направился к нашей лаборатории и заглянул в дверь.
— С добрым утром, мистер Ливингстон, вы не видели мою коробку с «прозрачками»?
Голос был почти такой же, уверенный и грубоватый, с гораздо более заметным манчестерским акцентом. Я спрятал левую руку за спину и всей душой желал, чтобы тот ушел.
— Нет, — с едва заметным удовлетворением ответил мистер Ливингстон. — Послушай, Барри, у тебя найдется...
Мы с Ливингстоном стояли у лабораторного стола, заставленного разнообразными стеклянными сосудами и рядом штативов. Продолжая прятать руку, я повернулся влево и правой рукой неуклюже смахнул штатив и две колбы.
Посуда не разбилась, но грохот вышел изрядный. Ливингстон раздраженно поджал губы и поймал покатившиеся по столу колбы. Я схватил тяжелый металлический штатив. Подойдет, за неимением лучшего.
Я повернулся к двери.
Она закрывалась. В развевающемся халате Барри Шуммак удалялся по коридору.
Я с дрожью выдохнул и осторожно поставил штатив на место в конце ряда.
— Ушел, — вздохнул мистер Ливингстон. — Экая жалость.
Я снова отправился в Ньюмаркет, к Кену Армадейлу в Исследовательский центр коневодства. По дороге я размышлял, как быстро болтливый мистер Ливингстон расскажет Барри Шуммаку о визите человека по имени Холли, который расспрашивал о лошадях, заболевших свиной болезнью. Чувство легкой тошноты не проходило.
— Болезнь сделали резистентной ко всем стандартным антибиотикам, — сообщил Кен. — Чистая работа.
— Что ты хочешь сказать?
— При первом же повышении температуры лошади вполне могли вколоть антибиотик, и она бы сразу и выздоровела.
Я вздохнул.
— Как именно достигается резистентность антибиотикам?
— Вводят в культуру микроскопические дозы антибиотика, пока она не потеряет к нему восприимчивость.