- Я дам тебе силы! – сказал демонический голос, - возьми меня в руки и я спасу тебя!
Перед глазами Ромы предстали окровавленные трупы, что оставит за собой кинжал, и в момент, потянувшись к нему, он будто бы застыл на месте в сомнении решившись взяться за него лишь в момент апогея боли, что нанесло ему пламя. Он громко застонал, и решил всё-таки пойти на поводу у кинжала, зная, что магический нож не будет церемониться ни с кем. Но вдруг избиение само собой прекратилось, и толстяк отодвинул мальчика от свечи.
- Ты не будешь строить из себя лучшего. Запомни, главный тут я и ты… – он поддел Рому под колено, повалив его на карачки, и продолжил, - …Ты не лучше других собака, и то, что ты выполнил такое сложное задание, не значит, что ты теперь тут главный, понял? – Рома активно закивал, толстяк продолжал, - Ты просто…тебе просто повезло, понятно!? И вообще, когда придет Питт, ты скажешь, что это мы тебе помогли. Ведь он должен знать правду! А ну не вставать! – он ударил Рому ногой по спине, - даже не пытайся показать себя тут самым умным, тут самый умный я, ну и малыш Джемми, никому тут не интересны твои тупые речи.
- Какие речи? Никаких речей. – выронил Рома затравленным голосом. Тело болело и местами ныло особенно сильно, но сейчас мальчик всё же понял, что действо подходит к своему логическому завершению и потому решил не вынимать кинжал, во избежание проблем с Питтом. Стражник, конечно же, выгонит его, если он даст волю ножу.
Вдруг дверь из канализации отворилась. Толстяк, куда-то направился и, проходя мимо Ромы, отвесил ему мощный подзатыльник. Пацанва разошлась от него, как крысы обгладывающие крупного зверя, разбегаются от трупа при свете фонаря, да вот только Рома был, чуть ли не меньше их всех и был ещё жив. Да и если так кто заставил этих крыс разбежаться? Ответ был очевиден, из коридора в зал вдруг зашел Питт. Ну, конечно! Настроение, у него, судя по всему было хорошее, но была и некая почти непроглядная грустинка в глазах, пробивающаяся сквозь, на первый взгляд довольную улыбку.
- Ну, как часы? – поинтересовался Рома, повернув к нему голову. Ожог на лице не был глубоким, но был отчетливо отмечен копатью и подплавленной кожей. Питт внимательно и настороженно осмотрел лицо мальчишки, но будто ничего не заметив, вновь улыбнулся, ответив своей репликой:
- Они послужат своей цели! – уверенно сказал он. – Они действуют ровно так как я и ожидал.
Питт довольно улыбнулся, примяв нижнюю губу под белоснежные зубы. Затем продолжил и его лицо, моментально изменилось на кислую мину.
- Но меня волнует ещё кое-что… грустно заметил он. Мертвые волки никак не угомонятся. И сегодня сообщили о разграблении ещё нескольких деревень возле города. Одну из них они вообще сожгли дотла. Глядишь, и сюда сунутся, или осадят город. Капитан говорит, что у них мало сил для осады, но кто его знает, как обстоят дела на самом деле, и если они так наглеют то…
Сердце Ромы замерло, будто боялось сделать каждый следующий такт. А вдруг… Нет, ну мало ли деревень тут? Мало ли какую из них могли сжечь? Нет, тут нельзя делать преждевременных выводов…
- А что за деревня? – с наигранным равнодушием выдавил из себя он. А внутри всё тряслось и кричало «быстрее! Ну, скажи! Не молчи!»
Но Питт не спешил с ответом, наградив мальчишку взглядом подозрения. Но затем его взор направился на стол и присев на него с противоположной стороны, он уставился на свечу, обожженные в несуразных обмотках руки приблизились к ней, осторожно, дабы не обжечься и не поджечь саму ткань.
- Целая деревня сгорела этой ночью. Представить только. Что значат мои эти ожоги по сравнению с этим? К воротам города пришел изрезанный браими, а на его бедре было клеймо «Теплый Очаг». Вот такие дела. – он грустно опустил глаза, - Я не раз бывал там ещё до того, как попал в стражу и теперь…
- Как?! – переспросил Рома. Перед его глазами представились незабытые воспоминания горящей таверны, сохраненные и перенесенные. Он даже вспомнил взгляд волка из сна Джеймса и сейчас, тот будто бы всплыл у него перед глазами и говорил ему «тебя тут нет! Тебя тут нет», «нееет!» При этом в воспоминаниях Ромы взгляд волколикого был куда более коварен и зол, чем видел во сне сам Джеймс.
А как же Джим с его женой и их маленькая дочь Аня? Неужели их больше… они у… - думал он, но даже мысли об этом давались ему нелегко и он никак не мог закончить предложение. Да, пусть трактирщик и не очень любил его, но всё же он дал ему ночлег, принял как гостя, не потребовав ничего взамен. Кроме того, а как же Аня? Как же такой милый и невинный непосредственный ангел? Неужели и её сожгли? А вместе с ней и всю её семью? Нет, нет, этого не может быть! Не должно. Это какой-то кошмар. Может нужно проснуться? – Рома сильно ущипнул себя за локоть, но тут же вскрикнул от боли, - Он вспомнил, как вырвался из её рук и как встревоженный, полный отчаянья взгляд девочки последний раз, посмотрел на него, и эта фраза со слезами в милых детских глазах, полных отчаяния и обреченности. «Нет, они же найдут тебя!». Зачем же он тогда вырвался? Зачем отпустил, ведь кроме, пожалуй, деда, больше никто так не тревожился о нем, как она. А теперь…
Слезы сами собой оросили лицо, и сдержать их больше было нельзя. Только скрыть, опустив голову, но Питт заметил их, пригнувшись к столу.
- У тебя там тоже были знакомцы? – поинтересовался он. – Ну, нет! Не волнуйся! Они могли убежать в лес! Спрятаться…
- Ну, да. – подумал Рома, - конечно.
Дед ему рассказывал темные истории, как солдаты повстанцев окружают деревни. Как сходятся кругом с краев в центр, специально, что бы никто из жителей не успел убежать, а внутри самой таверны ещё и замкнутое пространство. Врядле солдаты бы кого-то оставили в живых. Если даже в качестве гонца использовали браими. И как же он дошел до ворот? Хмм…
- Ладно, наверное, будет правильным оставить тебя одного сейчас. Кроме того мне как раз нужно на пост. Постарайся не грызть себя слишком сильно. Ты ничего не мог сделать.
Рома не отреагировал на слова Питта и тот, беспрепятственно вышел обратно, откуда и пришел.
Воцарилось молчание, лишь капли настырно капали где-то, разрывая кромешную тишину, и лишь свеча освещала помещение. Он смотрел на неё, а она взамен будто прочищала ему мысли, рождала образы в огне, помогающие ему визуализировать, но то, что он видел в пламени, сейчас наносило ему только боль, и страдания и он волевым усилием отвел взляд не в силах больше смотреть и представлять. Уж слишком громко в его воображении кричали люди, слишком неприятно потрескивали доски и слишком отвратительный запах шашлыка и гари проник ему в нос.