— Письмо к Яманака? — Изуна скорее утверждал, чем спрашивал.
— Да, — коротко, сквозь стиснутые зубы. Пока ещё не грубо, но с однозначным посылом: «Не мешай работать».
Молчание длилось несколько минут, полнившееся мерным шорохом ветра в листьях, кисти по пергаменту.
— Так стараешься… — протянул Изуна и усмехнулся. — На благо Сенджу или деревни?
Рука Тобирамы остановилась. Он поднял голову, посмотрел в лицо врагу, на забинтованные провалы глазниц.
— Ты в чём-то подозреваешь меня?
— Подозреваю? Вовсе нет, — отозвался Изуна. — Я абсолютно уверен, что ты замышляешь что-то против нас.
Тобирама оборвал порыв зарычать: кривиться теперь в его присутствии можно, но вот издавать звуки нежелательно.
— Голословно.
— Мы оба знаем, что это правда. Я твою ненависть чую, — он раздул ноздри, скользнул языком по губам, словно на них мог осесть пепел холодной ярости, испытываемой Сенджу.
Провоцирует? Чего добивается?
— Могу ответить теми же подозрениями, — отчеканил Тобирама. — Ты вызвался вести переговоры с Нара.
— Ими должен был кто-то заняться, а я в этом хорош, — парировал Изуна. — Попробуй поспорить — выставишь себя дураком. С Нара должен вести переговоры кто-то не менее хитрый, чем они сами, иначе Коноха проиграет.
От звука этого слова Тобирама поморщился. Название деревни, придуманное Мадарой, било по ушам.
— Коноха? Не лично твой клан?
— Не лично. Нии-сан сказал, больше у нас нет личного — есть общее с вами, Сарутоби, Абураме, всеми теми, кто присоединится к союзу. Есть Коноха.
— Я тебе не верю, — сказал Тобирама прямо и просто.
— Почему?
Издевается?
Игнорировать. Вернуться к свитку, к работе.
— Почему, Тобирама?
— По той же причине, что и всегда, — бросил он, чтобы отвязался.
— Потому что я — Учиха? — Изуна хмыкнул. — Как-то это по-ребячески, не находишь?
На этот раз Тобирама не выдержал, прорычал:
— Не смей судить меня. Убирайся.
— Этот парк — общественный, могу находиться здесь, сколько хочу, — возразил Изуна и аккуратно сел, вытянул ноги и прислонился спиной к стволу.
Уйти самому? Тобирама подумал об этом, но отбросил. Он и так уже сбежал из собственного дома, подальше от Мадары — больше своё место не уступит. Да и вообще, завтра же начнёт выкуривать старшего Учиху из кабинета Хаширамы. А сегодня нужно разобраться с младшим.
Вновь взять в руки кисть, глубоко вздохнуть. Письмо само себя не напишет, а слепой Учиха работать не помешает. Пока будет молчать, по крайней мере.
И Изуна правда молчал — запрокинул голову, подставив лицо солнечным лучам, пробивавшимся через листву. Легко было представить, как прежде, имея глаза, он зажмурился бы с выражением удовольствия, потянулся, будто кот, расслабленный и гибкий… в боях его порой только гибкость спасала. Вот только в последнем подвела — и Тобирама добрался до него, ранил сильно, раскроил половину грудной клетки от подмышки почти до самого позвоночника — после такого практически невозможно выжить. Ани-чан виноват в том, что эта тварь ещё дышит и ходит.
Под деревьями долго длилась благословенная тишина. Впрочем, она, как и всё хорошее, кончилась.
— Раньше не подумал бы, что в тебе может крыться столько ненависти, — протянул Изуна задумчивым тоном. Тобирама промолчал. — Никогда не замечал в тебе любви, которой, по всеобщему мнению, ваш клан отличается от нашего, и грешным делом стал думать, что ты вовсе не способен на чувства. А оказалось совсем наоборот — в тебе ненависти на дюжину наших хватит. Даже смешно.
— Сенджу ненавидят Учих, Учихи ненавидят Сенджу, — проронил Тобирама, не поднимая голову от свитка, продолжая писать на свободном пространстве. Выходило, правда, не рабочее, а нечто глубоко ругательное. — Это в порядке вещей.
— Было, — поправил Изуна едва ли не мягко.
Тобирама скептично фыркнул.
— Скажи ещё, что полюбил нас.
— Ни в коем случае. Вы странные, в большинстве своём неотёсанные и крайне шумные. Хотя не говорю, что Учихи безгрешны, — Изуна перекинул через плечо длинный хвост и принялся на ощупь выбирать из него приставшие чешуйки коры. — Нет, Тобирама, я не люблю Сенджу. Но моя ненависть к вам перегорела, ушла. Осталась лишь боль потерь и старые шрамы, за большую часть которых я должен сказать спасибо тебе.