— Не рвитесь, милочка, в школу, идите в библиотеку или газету, — подсела к Тоше Манжурова. — Школа не любит робких и грустных.
— С детьми я вовсе не робкая, — возразила Тоша. — А школе нужны всякие.
— Ну-ну, не огорчайтесь, это я так, — Ирина дружески похлопала ее по плечу. — А за Некторовым глаз да глаз нужен. Всю жизнь придется быть настороже — институтские дамы от него без ума. Признаться, и я год назад попалась в ловушку его обаяния. Да, слава богу, раскусила, что он не моего поля ягода.
Это сообщение Тоша приняла спокойно: Виталий посвятил ее в некоторые свои романы.
Затем Ирина пошла танцевать с Котельниковым, а к Тоше подошел Манжуров. Подслеповато щурясь, будто что-то высматривая в ней, сообщил:
— Каждый день для меня — сущий ад. Вам же, филологам, и вовсе не позавидуешь. Одни тетради чего стоят. Может, не будете торопиться?
— И вы? — Тоша вспыхнула. Коллективное уговаривание сменить профессию начинало раздражать. Ну сел не в свои сани, зачем у других отбивать охоту? Да, трудно. Да, порой невыносимо. Но и увлекательно, и ни с чем не сравнимо! Ей ли, дочери учительницы, не знать об этом!
— Известно ли вам, что такое классное руководство? Или открытые уроки? — продолжал наседать Манжуров.
— Известно, — коротко ответила она и встала.
Куда запропастился Виталий? Набросила на плечи кофточку, вышла во двор. В лицо плеснул теплый ветер, настоянный на бензиновой гари и молоденькой листве. Слегка кружилась голова. Неужели дает знать о себе будущий малыш? То-то почешут языки соседские кумушки, подсчитывая месяцы со дня регистрации брака. Может, именно поэтому Виталий решил, чтобы она уже сейчас переходила к нему? Да нет, он без предрассудков. А в том, что вышло именно так, виновата она. Впрочем, никакой вины нет.
Она тихонько рассмеялась.
Из дому вышел Котельников.
— Вы что тут с Виталиком, целуетесь?
— Нет Виталия.
— Как нет? — оглянулся по сторонам.
— В магазин побежал.
— Еще не вернулся? Что-то долго. Наверное, встретил кого-нибудь. Ой, Тоша, смотри, уведут у тебя жениха.
— Не уведут, — сказала спокойно. И тут же засаднила под сердцем, забилась тревога. В самом деле, где можно столько разгуливать? Магазин в двух шагах. Неприлично так вот бросать гостей.
— Пойду встречу. — Котельников ушел.
Во двор шумно выбежали Ирина и Майя. За ними, что-то мурлыча, плелся Манжуров.
— Куда это все разбежались? — Майя притянула к себе Тошу. — Да что с тобой?
Обхватив себя скрещенными руками, Тоша тряслась в нервном ознобе.
Вернулся Котельников, взъерошенный, растерянный. Подошел к компании и неестественно громко сказал:
— Ребята, тут вот что, только не паниковать. Словом, тетка у магазина сказала, что недавно кого-то сбила машина.
— Ну и что? — беспечно повела плечами Ирина. — За день уйма происшествий.
Котельников молча подошел к Тоше, взял под руку, и ноги ее ватно провалились в пустоту.
Потом Манжуров обзванивал больницы. Из областной клиники ответил молоденький, почти веселый голосок дежурной, что да, около часа назад на одной из центральных улиц «рафик» сбил мужчину лет двадцати пяти — тридцати. На этом же «рафике» пострадавшего доставили в реанимационное отделение. Кто-то из персонала узнал в раненом ученика профессора Косовского, Его срочно вызвали в клинику, и сейчас идет операция. Положение больного тяжелое. Возможен летальный исход.
2
Профессор Косовский сидел, запершись в своем кабинете, и перечитывал два эпикриза. Первый констатировал смерть некоего Бородулина Ивана Игнатьевича, тридцати пяти лет, умершего вследствие черепно-мозговой травмы. Это был несчастный и трагикомичный случай. Жена Бородулина попросила его достать с антресолей вязальный аппарат. Ножка табуретки, на которую влез Бородулин, надломилась, и он упал. Высота мизерная, и все бы ничего, если бы аппарат не свалился на него и не проломил левую височную кость.
Второй эпикриз сообщал о гибели Некторова Виталия Алексеевича, двадцати восьми лет, сбитого машиной. Пролом грудной клетки, тяжелое ранение тазовых органов.
Оба пострадавших были одовременно доставлены в реанимационное отделение и скончались в один и тот же час с интервалом в одну минуту. Все попытки спасти того и другого оказались тщетны. Но аппараты искусственного кровообращения не отключили и после того, как раненые умерли. Косовский, однако, не заметил этого. Нелепая гибель любимого ученика потрясла его, и когда Петельков шепнул ему на ухо: «Михаил Петрович, может, попробуем?» — он взглянул на него, как на сумасшедшего. Петельков выдержал взгляд.